Курт Воннегут
Добро пожаловать в обезьянник
Добро пожаловать в обезьянник
Посвящается Ноксу Бергеру.
На десять дней меня старше, он стал мне прекрасным отцом.
Остерегайтесь всех дел, требующих нового платья[1].
От автора
Итак, перед вами ретроспектива рассказов Курта Воннегута, хотя сам Воннегут еще жив и, между прочим, пишет эти строки. В Германии есть речушка под названием Бонна — от нее и пошло мое диковинное имя.
Я пишу с 1949 года. Я самоучка и не выдумал ни одной складной теории о своем ремесле, чтобы помочь другим людям научиться писать. Взявшись за перо, я просто становлюсь тем, кем вроде бы должен становиться. Во мне шесть футов два дюйма росту, вешу я примерно двести фунтов и очень неуклюж (только плаваю хорошо). Вот эта бренная плоть, представьте себе, и пишет книги.
Впрочем, в воде я прекрасен.
Мой отец и дед работали архитекторами в Индианаполисе, Индиана, — там я и родился. У дедушки со стороны матери была собственная пивоварня. На Парижской выставке он получил за свое пиво (сорт назывался «Либер лагер») золотую медаль. Секретным ингредиентом был кофе.
Мой единственный брат — на восемь лет старше меня — выдающийся ученый. Он изучает физику туч и облаков. Зовут его Бернард, и у него отменное чувство юмора, куда лучше моего. Помню, после рождения первенца, Питера, он написал мне письмо, которое начиналось такими словами: «Вот сижу и оттираю какашки со всего, что попадается под руку».
Моя единственная сестра — старше меня на пять лет — умерла сорокалетней. Тоже выше шести футов ростом (примерно на ангстрем), она была божественно красива не только под водой, но и на суше. Она была скульптором. Крестили ее Алисой, но она всю жизнь отрицала, что это ее настоящее имя. Я соглашался. Все соглашались. Когда-нибудь — во сне, быть может, — я узнаю, как ее звали по-настоящему.
Перед смертью она сказала: «Уже не больно». По-моему, лучше перед смертью не скажешь. Мою сестру убил рак.
Недавно я осознал, что темы всех моих романов можно свести к этим вот самым словам: «Сижу и оттираю какашки» и «Уже не больно». А в этой книге собраны образцы моей писанины, которые я продавал, чтобы как-то прокормиться и писать романы. Вот они, плоды свободного предпринимательства.
Раньше я работал специалистом по связям с общественностью в «Дженерал электрик», а потом стал свободным художником и писал «легкое чтиво» — главным образом научную фантастику. Сделался ли я от этого лучше, судить не берусь — спрошу у Господа в судный день (и заодно узнаю, как же звали мою сестрицу).
Это запросто может случиться уже в следующую среду.
Я успел спросить об этом одного университетского профессора, когда тот залезал в свой спортивный «мерседес-бенц-гран-туризмо». Он ответил, что работать специалистом по связям с общественностью и писать легкое чтиво — одинаково скверно, ведь и то и другое означает поступаться истиной ради денег.
Я спросил его, какой литературный жанр достоин наибольшего презрения, и он без колебаний сказал: «Научная фантастика». Тогда я спросил, куда он так торопится, и ответ был: «Опаздываю на реактивный самолет». Наутро он собирался выступать с докладом для Ассоциации современного языковедения в Гонолулу. А до Гонолулу было добрых три тысячи миль.
Моя сестра очень много курила. Мой отец очень много курил. И мать. И сам я курю до ужаса много. Брат тоже смолил без конца, а потом вдруг бросил, и это настоящее чудо из разряда библейских.
Однажды на коктейльной вечеринке ко мне подошла девушка и спросила:
— Чем вы теперь занимаетесь?
— Убиваюсь сигаретами, — ответил я.
Она сочла мой ответ смешным. Я — нет. Мне показалось, это ужасно — настолько не любить жизнь, чтобы каждый день травиться канцерогенными палочками. Курю я одну марку: «Pall Mall». Настоящие самоубийцы называют их «Нолл-Молл». Дилетанты — «Пэлл-Мэлл».
У меня есть родственник, который втайне от всех пишет историю нашей семьи. Однажды, показывая мне черновики, он сказал про моего деда-архитектора: «Он умер молодым, после сорока. И по-моему, рад был наконец вырваться из всего этого». Под «этим» родственник имел в виду Индианаполис, но дедов страх перед жизнью, видно, передался и мне.
Министерство здравоохранения ни за что не признается, почему американцы так много курят. Все просто: курение — относительно верный и относительно благородный способ покончить с собой.