— Вы что же, никогда не слышали историю о том, как Дж. Эдгар Нэйшен изобрел гуманный контроль рождаемости? — осведомился Сладкий Дедуля надтреснутым голосом.
— Никогда, — солгала Нэнси.
— Я думал, это все знают.
— А я впервые слышу.
— Когда мистер Нэйшен навел порядок в обезьяннике, его стало не отличить от Мичиганского Верховного суда. Тем временем в США начинался кризис перенаселения. Люди ученые говорили, что пора прекращать размножаться такими темпами, а люди высокоморальные предрекли скорый конец обществу, в котором занимаются сексом ради удовольствия.
Сладкий Дедуля поднялся с шезлонга, подошел к окну и, раздвинув две планки жалюзи, выглянул на улицу. Смотреть там особо было не на что: весь вид загораживал огромный термометр высотой в двадцать футов. Делениями обозначалось население Земли в миллиардах: от нуля до двадцати. Вместо красной жидкости у градусника была полоска прозрачного пластика, отмечавшая, сколько человек населяет планету в данный момент. Почти в самом низу на термометре нарисовали черную стрелку — каким должно быть население по мнению ученых.
Сладкий Дедуля посмотрел сквозь красный пластик на закат солнца. Лучи света, проходя через жалюзи, исполосовали его лицо красным и серым.
— А вот скажите, когда я умру, насколько опустится эта полоска? На фут?
— Нет.
— На дюйм?
— Не совсем.
— Вы ведь знаете точный ответ, не так ли? — спросил он, повернувшись к ней лицом. Дряхлость вдруг исчезла из его голоса и взгляда. — Один дюйм равняется 83 333 людям. Вы это знали, верно?
— Н-ну… может, это и правда, — проговорила Нэнси, — но лучше смотреть на нее немного иначе.
Старик не спросил, как именно надо смотреть на правду. Вместо этого он закончил собственную мысль:
— Давайте я открою вам другую правду: я Билли Поэт, а вы — знойная красотка.
Одной рукой он вытащил из-за пояса короткоствольный револьвер, а второй сорвал с себя резиновую маску: лысину и морщинистый лоб. Теперь он выглядел на двадцать два, как и все остальные.
— Полиция потом спросит вас, как я выгляжу, — сказал он Нэнси, злодейски улыбаясь. Поразительно, какая у женщин плохая память на лица! Если вы вдруг тоже не мастер описывать людей, запомните стишок:
Билли был на десять дюймов ниже Нэнси. Она была тяжелее его фунтов на сорок и сказала, что у него нет шансов, но ошиблась. Билли заранее снял решетку с окна и заставил Нэнси вылезти на улицу, а там — спуститься в лаз, вырытый под огромным термометром.
Билли повел ее по канализационным ходам Хайаннис-Порта. Он хорошо знал дорогу. У него были фонарик и карта. Нэнси шла первой по узкому выступу, и ее собственная тень насмешливо танцевала впереди. Пытаясь сообразить, где они находятся, Нэнси по звукам догадалась, что они под рестораном Говарда Джонсона: сами машины, готовившие и разносившие еду, работали бесшумно, но чтобы людям не было так одиноко за столиками, разработчики записали на пленку специальные звуковые эффекты. Их-то Нэнси и услышала: звон кухонной утвари, смех негров и пуэрториканцев.
А потом она сбилась с пути. Билли почти ничего не говорил, кроме: «Направо», «Налево» и «Не вздумай фокусничать, детка, не то я разнесу тебе башку».
Правда, однажды между ними завязалось что-то вроде светского разговора. Начал и закончил его Билли.
— На кой черт девушке с такими бедрами торговать смертью, а? — спросил он сзади.
Нэнси хватило храбрости остановиться.
— Я могу ответить, — сказала она, нимало не сомневаясь, что от ее ответа Билли съежится как от напалма.
Но он только пихнул ее в спину и в очередной раз пригрозил снести башку.
— Ты даже не хочешь меня слушать, — поддразнила его Нэнси. — Потому что боишься!
— Я никогда не слушаю женщин, пока не кончилось действие лекарства, — презрительно ответил Билли. Он думал продержать ее в заточении как минимум восемь часов — за это время таблетки переставали действовать.
— Глупое правило.
— Женщина не человек, пока на нее действует лекарство.