– Лейла, дорогая, почему ты не сказала, что у нас будут гости? – строгим, слегка грубоватым голосом спросила она, осматривая девушку с ног до головы. – И почему ты в таком случае в пижаме? А ну-ка переоденься сейчас же! Ангелы небесные, какая стыдоба.
Лейла опустила голову, и Диего вдруг показалось, что он услышал вполне четкий стон. Судя по всему, такие сцены у них случаются по несколько раз на дню. Тем временем, женщина перевела взгляд на самого парня, и он моментально почувствовал, как его всего обдало жаром. Вынести укоряющий взгляд этих полуприкрытых глаз было очень сложно.
– Вот лучше бери пример с этого интеллигентного молодого человека, – произнесла она максимально поучающим тоном и вздернула вверх тонкий, как у пианистки, указательный палец. – Кстати, как вас зовут?
– Д-диего, – выпрямившись как по струнке и прокашлявшись, отрапортовал он. – Диего Карлос.
– Диего… – она пожевала губами, словно пробуя имя на вкус. – Диего, скажите, вы мексиканец?
– Нет, не совсем… У меня американское гражданство.
Он чувствовал себя ужасно неловко. Мало того, что допросы с пристрастием сами по себе были малоприятным явлением, так еще и вопросы про национальность вечно загоняли его в полный ступор. Однако женщина, видимо сполна удовлетворилась этим ответом, а потому сама поспешила закрыть тему и начать другую, более нейтральную.
– Что ж, Диего, тогда позвольте и мне представиться. Мэг Райан, мать Лейлы, которая даже одеться прилично при гостях не может, извините ее за это, – она снова собрала в своем взгляде всю свою строгость и обрушила ее на девушку. Та, наблюдавшая за всем со стороны, нахмурилась и, демонстративно отвернувшись, направилась к лестнице, специально громко топая ногами. Мэг же, заведя руки за спину, проводила ее взглядом, не сказав ни слова.
– Пока Лейла занята, пройдемте в зал. Мы как раз собирались ужинать, и вы можете присоединиться к нам и подождать ее там.
Диего ничего не оставалось, как улыбнуться, кивнуть и проследовать следом за этой непрошибаемой леди. Он не уставал с каждой секундой все больше поражаться, как сильно они с Лейлой отличались характерами. Да и внешностью, впрочем, тоже, ибо схожи они были только цветом волос. Дочь была человеком-эмоцией, живущая моментом, здесь и сейчас, и иногда, похоже, что не особенно задумывалась о результатах и последствиях; мать же была консерваторшей, типичным представителем человека прошлого века, с незыблемыми устоями, традициями и ригидным взглядом на жизнь. Тут приходило на ум лишь одно слово – система. Устоявшаяся система, не подвергающаяся сомнению. Надо сказать, Диего всегда поражался таким людям, которые могут грамотно взвесить все «за» и «против», хладнокровно действовать несмотря ни на что и умеют отключать свои эмоции, словно по щелчку пальцев, даже когда речь идет об их родственниках.
Оказавшись в просторном зале, Диего не смог не сдержать восторга. Дом снаружи, хоть и казался, простым и в чем-то даже неказистым, внутри оказался похож на дворец. Ламинат на полу был уложен в причудливые фигуры и сверкал, как если бы по нему вообще никто не ходил, на окнах висели тяжелые бархатные портьеры, похожие на кулисы в театре, посередине потолка красовалась хрустальная люстра. Стены украшали картины в рамах, и, когда парень остановился перед одной из них, чтобы рассмотреть ее получше, Мэг спросила:
– О, вам нравятся наши картины?
– Безумно, – честно признался Диего, вглядываясь в каждую деталь.
– В таком случае, вам стоит сказать об этом лично Лейле, – Мэг дежурно улыбнулась. – Я думаю, ей будет приятно, ведь это ее работы.
Парень опешил. Нет, он, конечно, подозревал, что она должна хорошо рисовать, но чтобы настолько.
– Обязательно скажу, – оторвавшись наконец от картин, заверил он Мэг. – Ваша дочь гений, а ее картины удивительны.
– Вы правы, она определенно показывает неплохие результаты, но вы делаете слишком громкие заявления.
– Ах, Мэгги, ты вечно ее недооцениваешь, – донеслось вдруг откуда сбоку, и Диего, развернувшись, увидел сидящего в кресле-качалке мужчину. Он, закинув ногу на ногу, деловито прикуривал трубку и листал новый номер Вестника. Лицо у мужчины было круглым и добрым, глаза его словно улыбались, а сам он постоянно отбивал по подлокотнику ритм какой-то несуществующей мелодии. – Нам надо быть к ней более снисходительными. Это ее жизнь, она хочет рисовать, и не стоит давить на нее.