Закрыв глаза, Воронов откинулся назад и прислонился затылком к стеклянной поверхности окна за спиной. Отличная память тут же услужливо воскресила картину: Вика, с отрешенным видом лежащая на кровати, ее односложные ответы на его торопливые вопросы, промелькнувший в глазах испуг при упоминании о «первой любви» и ясно читающееся в поведении мамы переживание о дочери и смущение оттого, что она беспокоит сына по пустякам.
И почему тогда его профессиональная чуйка смолчала? Потому что ему никогда не приходило в голову, что на его младшую сестренку, которую он всегда считал ребенком, кто-то может посмотреть как на объект вожделения? Или потому что в то время он думал не головой? Как охотник, загоняющий добычу, он предвкушал скорый желанный секс с Юлей и не хотел отвлекаться ни на что постороннее.
Не открывая глаз, Саша глубоко затянулся и медленно выпустил дым. Мысли потекли в другом направлении. А если бы он поставил тогда на место оборзевшего малолетку, кулаками объяснил, что «нет» значит «нет», какова была бы его жизнь сейчас? Вполне возможно, что квартира не дышала бы уютом, не сопел в кроватке сынишка, и он бы проводил ночи, не обнимая Юльку, а трахая доступных шлюх. Только и Вика с мамой были бы живы…
– Вот и не знаешь, как оно лучше было бы, – вздохнул Воронов мысленно.
– Саш, ты почему не спишь? – услышав тихий шепот, он обернулся.
В проеме двери замерла Юля. Тоненькая шелковая материя обтянула ее фигурку, подчеркивая округлившийся живот. Свежий ночной воздух холодил кожу, отчего Юля поежилась и обхватила себя руками. Саша успел заметить, что соски ее напряглись и соблазнительно выделялись на темной ткани. Удивительно, но она до сих пор была для него желанна, как и в тот день, когда он впервые увидел ее.
Затушив сигарету, он медленно привлек ее к себе и зарылся лицом в шелковистые волосы.
– А сама что не спишь?
Юля подняла голову и, внимательно вглядываясь в его лицо, с тревогой спросила:
– Что-то случилось?
Саша молча покачал головой, наслаждаясь блеском ее глаз в темноте, задумчиво провел рукой по щеке и, склонившись, приник к губам в долгом поцелуе. Прохлада ее кожи напомнила ему, что на дворе «не май месяц» и лучше не рисковать здоровьем будущей мамы. Не разрывая поцелуя, он бережно приподнял жену, внес ее в комнату и осторожно усадил на стол. Коротенькая ночнушка задралась, и мужчина скользнул одной рукой под ткань, обнимая Юлю за спину, второй снимая с плеча тоненькую бретель. Губы замерли на нежной ложбинке на шее, там, где часто-часто билась жилка. Он улыбнулся, чувствуя, что ее дыхание сбилось, тонкие пальчики утонули в ежике волос, а тело выгнулось ему навстречу. Осознание того, что она его хочет, еще больше обостряло и усиливало желание.
– Саша… подожди, – выдохнула Юля, когда его губы, оставив влажный след на груди, плотно обхватили сосок, а пальцы взялись за резинку трусиков. – Саш, – она мягко уперлась в его плечи. – Врач сказал, что лучше воздержаться…
– А мы аккуратно, – прошептал он ей на ухо, вновь привлекая ее к себе и ласково гася сопротивление.
– Нет, Саш, – уже твердо произнесла Юля, пытаясь вернуть обе бретели на место. – Врач сказал, что нельзя…
– Эх, – шутливо огорчился Саша. – На голодном пайке я долго не выдержу, – и еще раз поцеловав Юлю, добавил: – Ну, тогда спать…
***
В рассеянном свете ночника плавали густые клубы дыма, пепельница была полна окурков. Цифровое табло холодильника отсвечивало зеленым «04:52». За окном медленно растекалось апрельское утро, постепенно растворяя ночную тьму.
Покрасневшими, воспаленными от недосыпания и сигаретного дыма глазами Влад уже несколько часов смотрел на разложенные перед ним бумаги – копии амбулаторной карты Лены из районной поликлиники – и ничего не видел. Ту страницу, где размашистым почерком было выведено «Бер-ть 7-8 нед», он запомнил до мелочей. Каждое пятнышко, каждую черточку…
Все-таки, бордовая корочка творит чудеса, раскрывает двери там, где обычного человека остановят казенные, дежурные фразы и правила. Ему стоило многих усилий сдержаться, не выдав личной заинтересованности в деле о «пострадавшей Елене», сделать вид, что он расследует дело о наезде на пешехода. Сейчас же никакой необходимости притворяться не было. Можно было позволить себе заново пережить ту боль теперь уже до конца. В одиночестве признаться самому себе, что косвенно в этом была его вина. Даже не косвенно, а напрямую, как будто он собственноручно толкнул Лену под колеса автомобиля. Вместе со своим нерожденным ребенком.