— Малиновый звучит отлично. Вся комната или только одна стена?
— Только одна стена. Вся комната была бы слишком, не так ли? — Марта немного засмеялась, её печаль отступала, когда она отвлекалась на планы по ремонту.
— Это могло бы быть слишком. Если хочешь, я могу отвезти тебя и мы купим краску, растения и украшения? Помогу тебе обустроиться, — улыбнулся он.
Марта была благодарна за его предложение, так как сама не смогла бы это сделать.
— Это было бы замечательно, спасибо. Я всё ещё восстанавливаюсь после ранения, и я не могу ничего нести с этим плечом. Помощь действительно пригодится.
— Завтра? — спросил он, снова удивив её.
— Да. Да, почему бы и нет? Давай сделаем эту комнату уютной.
Ночь у Марты прошла беспокойно. Засыпать ей было сложно, и когда физическая усталость позволяла ей уснуть, сны о Фрэнке, кричащем, чтобы она его спасла, преследовали её и снова возвращали в сознание. Всё вокруг казалось странным и непривычным. Каждый раз, просыпаясь посреди ночи, она путалась, не понимая, где находится и как сюда попала. К счастью, директор Бёрнс уже показал ей, где находится общая кухня, поэтому она побрела по коридору в отчаянной попытке получить кофе. Она не спала так плохо уже несколько недель. Реабилитационная больница со временем стала для неё домом, в основном благодаря таблеткам, которые она принимала каждый вечер, блокировавшим кошмары и позволявшим ей спать спокойно, как младенец. Ей не хватало этих таблеток.
Одним нажатием кнопки она включила кофемашину и наблюдала, как коричневая жидкость наполняет кружку под ней. Она облизнула губы в ожидании, жаждая проглотить её и почувствовать, как её тело оживает. По крайней мере, настолько, насколько это возможно после бессонной ночи, трёх месяцев реабилитации и всё ещё более чем хрупкого тела.
— Доброе утро.
Голос Оливера раздался позади неё. Она быстро обернулась, слишком быстро для её мозга, и сразу же увидела звёзды. К счастью, Оливер заметил, как её глаза закатились, бросился к ней и поймал её, прежде чем у нее подкосились ноги.
— Поймал, — пробормотал он, поддерживая её за бёдра.
— Прости. Всё ещё трудно запомнить, насколько я на самом деле сломана, — вздохнула она.
Кофемашина закончила свою работу, и дрожащей рукой Марта взяла кружку и поставила её на кухонный стол рядом.
— Тебе тоже сделать? — спросила она Оливера, который отошёл, но всё ещё смотрел на неё с обеспокоенной гримасой на лице.
— Нет, спасибо. Я больше любитель чая.
— Без кофе? Это meh (прим. Не круто)
— Meh? — удивлённо спросил Оливер.
— Да, meh. Моя соседка по реабилитационной больнице была в начале двадцатых и научила меня некоторым фразам и словам, которые сейчас говорят. Одно из них — «meh», и оно должно выражать, что тебе что-то не очень нравится.
— Meh, — повторял Оливер несколько раз, пытаясь понять, стоит ли включить это слово в свой словарь или нет.
Марта слегка засмеялась, наблюдая за мужчиной перед собой, который бормотал новое слово снова и снова. Он выглядел довольно мило. Мило? Постойте. Она не использовала это слово по отношению к мужчине уже много месяцев. Последний, кого она называла милым, был Фрэнк. Говоря о Фрэнке…
— Я подумала, что мы могли бы заехать в мой старый дом, и я могла бы забрать кое-какие вещи оттуда. Когда меня выписали из реабилитации, мне не разрешили поехать, — предложила она, её голос был тихим и полным неуверенности, что Оливер не понял. Словно вся жизнь Марты была громким вздохом.
— Тебе разрешено туда ехать? — осторожно спросил Оливер.
— Я… я не знаю, — честно ответила Марта.
Оливер был прав. А что, если какие-то мафиози ждут её, пытаясь отомстить за своих убитых и арестованных коллег?
— Лучше спроси мнение директора Бёрнса. Если он согласится, мы можем заехать туда в последнюю очередь перед возвращением домой.
Дом.
Оливер назвал штаб-квартиру домом, но для неё домом был тот, где она хотела остановиться и забрать свои вещи. Дом с прекрасной белой дверью и ванной-душем. Наполненный её и Фрэнка смехом и ожиданием маленького человечка, который перевернёт их жизнь с ног на голову. Они только начали готовить детскую. Слишком рано, но они были так взволнованы. Но тот дом — её дом — никогда больше не будет наполнен смехом. Никогда не будет наполнен криками младенца. Теперь тот дом был тихим. И будет таким всегда.