Стоим, и смотрим друг на друга.
– Ты что, с ума сошел? – Крикнул волшебный песок, внезапно появившись. Как тот, кто ищет из-за угла проказников.
– Что не так? – Улыбнулся мир.
Мы рассмеялись.
– Как что? – Замямлил песок, чуть ли не плача, но тихонько смеясь. – Я тут из кожи вон лезу, стараюсь. Всю свою жизнь на тебя потратил. Навел тут марафет. А ты взял, и стряхнул все, как дурной пес после купания.
Рядом стояла медузка, нервно махая крылышками.
– Зю, зю, буль, буль. – Строго проворчала она, пародируя песок, но сильно вживаясь в роль своего негодования.
Мы с новым миром упали в лежку, смеясь, и катаясь по рваной поверхности. Тот шевелил ворсинками, а я выбрасывал в такт смеха подошву, чуть ли, не отрывая ниточки клея.
– Ну конечно! – Крикнул песок. – Спелись тут, и издеваются.
Волшебный песок начал что-то шептать, изображая гнев. Получилась, ворчащая песочная бабушка.
– Эх вы. – Наконец сказал в голос песок.
Он рассыпался об поверхность, и образовал множество маленьких кратеров, которые выплевывали комки песка.
Мы даже растерялись, не понимая его выражение.
Медузка, так вообще растерялась. Она не знала, что ей изображать. За долгое время знакомства с песком, она привыкла во всем ему подражать.
Когда мы обо всем догадались, то начали нервно смеяться, еще пуще прежнего.
Посмотрев на нас, медузка тоже все поняла, песок так выражал свой смех, который уже не мог сдержать. Он настолько переиграл свой наигранный гнев, что получил обратную реакцию.
Рваное пространство, и мы вчетвером, дико смеющиеся в бесконечность.
Это был момент непомерного счастья. Мир добра познал себя. Добро, оно и в Африке добро!
– Смех смехом, но ты так и не дорассказал про шум. – Произнес мир, когда мы затихли.
– Давай, ну пожалуйста! – Сказал песок. – И мне интересно послушать, о чем вы тут болтаете.
Медузка навострила маленькие ушки, похожие на слизь, и никак не хотевшие ровно стоять, сползая и капая.
– А что тут рассказывать? – Спросил я, вкладывая в рассказ, уже изложенную истину. – Шум, тишина. А между ними ты, я, он. Все, как единое творение. И мы, это движение, от шума, до тишины. Так что самое главное?
– Не знаю, – притворился мир.
– Понятия не имею, – Изобразил дурочка песок.
Медузка только пожала плечами, ну или, что там у нее.
– Ну вот смотрите! – Продолжил я, больше объясняя самому себе, как прожитую, но непонятную истину жизни, что само по себе глупо. – Я иду в шум. Шум – это главное. Надоел шум, я иду в тишину. Теперь тишина – это главное. Но мне надоели, и шум, и тишина. Так что самое главное?
– Не знаю, – заладил мир.
– Да, что ты там секреты мусолишь? Выкладывай! – Рассмеялся песок.
– Да, говори уже! – Сказала медузка.
Мы посмотрели на нее, и снова обрушился дружный смех. Причем теперь, скрытная медуза хохотала громче всех.
– Самое главное, это сам путь! – Ответил я, когда мы утихомирились.
В этот момент я выглядел эпично. Я превзошел всех мотиваторов, вместе взятых. Рваный ботинок, толкающий истину в массы.
– Важен сам процесс! – Продолжил я. – А по пути, откроются новые дороги, отличные от шума и тишины.
Вау! – Простонали все дружно.
Я чувствовал, как возвышаюсь до небес, хотя их здесь не было. Скорее всего, я поднимался в рваный потолок своего воображения.
Мы долго стояли, и наслаждались сказанным. Нам было все равно, как выглядел новый мир. Он излучал лишь добро.
– А что, если надоест сам путь? – Вдруг спросил новый мир.
Двое других слушателей, тоже обратили на меня вопрошающий взор.
– Да ну вас на фиг! – Громко сказал я.
И мы расхохотались.
– Вы когда-нибудь слушали музыку? – Нарушил я смех.
– Земную? – Спросили они дружно.
– Любую! – Ответил я. – Волны добра, любви и счастья одинаковы.
Я посмотрел на рваное и пустое пространство нового мира. И из меня полился слезливый смех. Вся гамма чувств, всех миров, стала выходить из меня.
Иными словами, я показал друзьям музыку. Тихие мелодии, звонкие, медленные, быстрые, чуткие, ужасающие. Я наполнил новый мир капелькой росы, дуновением ветра, ласковым прибоем, ароматом яблока, свежестью лугов, колкостью льда, жалящим огнем, добрым сном, злой нежностью. Новый мир окрасился доброзлом.
– Это и есть добро? – Спросили они меня.
– Да, – ответил я, хотя ответ не нужен был.
Новый мир превратился в землю. Такую родную и добрую!
Я замер, не шевелясь абсолютно. Исчезла моя телесность. Я будто обрел душу. Хотя я и был душой!