– Не забывай, родной, – перебил я Альберта, – Что тебя еще приземляет семья. И ты по сравнению со мной более человечное сердце. И не важно, насколько далеко я ушел в порыв души. Я один! И судя по всему, мой путь ветреного писателя вечен.
Не знаю, как друг воспринял эти слова, ведь в грустном содержании, я излагал только радость. Счастье, которое обрел, выбрав свой истинный путь. Но он, не останавливаясь, продолжил свой рассказ. Подтвердив нашу человеческую натуру. И он, и я, знали, что оратор слышит только свой мир, не обращая внимание на внешнее, а все извне подстроится под мысли говорящего.
– Я чувствую силу в себе, – продолжил Альберт, – она переполняет меня. Я планирую, и каждый день выполняю свой план, пусть он и долгосрочный.
Повисло странное молчание.
– Что тебя беспокоит тогда? – Спросил я, зная, что у каждой медали две стороны.
– Чувство насыщения! – Ответил дружище. – Иногда мне кажется, что я топчусь на месте, хотя математически, точно иду в гору. Вроде становится лучше, а с другой стороны, будто бы мир совсем не меняется. Окружение вокруг меня становится шелковым и золотистым. Но проходит миг, и я замечаю, что оно вновь сереет. Те же лица, слова, поступки, и вездесущее безденежье. Сказка, которую пророчит ум не наступает. Высшее общество опять остается за облаками.
– Я тебя понимаю! – Вступил я в разговор! – Это происходит и со мной, хотя я рисую буквы, а не цифры, что, по сути, одно и то же! Сколько бы я не творил, как бы не продвигался дальше, мой ум всегда дразнит меня славой. Хотя я отказался от нее. Но он постоянно мне твердит, что без оценки результата, путь станет скучным, и быстро надоест. Я поддаюсь, начинаю стремиться к славе и известности, но ничего не происходит. И это дает только разочарование. Ведь, когда творишь просто для души, нет линейки, которая может показать превосходство или ничтожество. А насыщение не наступает в человеческом разуме, который стремиться измерить величину. Ведь он быстро привыкает к достижениям, считая, что топчется на месте, требуя новой пищи.
Я сделал паузу, для ударения на главной мысли.
– Единственная и искренняя радость, – продолжил я, – это сам путь, с предвкушением цели. Но до той поры, пока цель не сожрана осмыслением, что она достигнута.
Мы часто разговаривали с Альбертом на подобные темы, и всегда сходились на одном и том же. То он, поясняя мне прописные истины, то я ему. В зависимости от того, кто первый возьмет на себя роль провидца осознания.
– Да! – Согласился он! – Бесконечные круги!
– Мы всегда хотели видеть сквозь стены! – Сказал я. – Но теперь, я понимаю, что этого не стоит делать. Лучше жить легче, больше в неведении. Не заглядывая за круги. Ведь нет грани между реальным и виртуальным миром. Если насладиться целью, и дорогой к ней, мысленно, то можно потерять интерес к этому в материальном мире, где нужно передвигать руки и ноги.
Да, – проронил он, – поэтому многие довольствуются мечтой только во снах, не желая идти к ней в бодрствовании. Остаются в старых привычках, и в наработанных шагах.
Мы оба замолчали, испытав небольшое истощение. Именно подобными мыслями, человек ближе всего сталкивается с виртуальным миром, где цель видно насквозь, через всю вечность.
Потом мы расхохотались, признав себя болтунами.
– Люблю тебя дружище! – Сказал нежно Альберт.
– И я тебя! – Немного даже по-отцовски, ответил я.
Затем мы превратились в малых детей, шутя на самые непристойные темы, в отсутствие взрослых. И это было по-настоящему великолепно. Юмор, как всегда, спасал наши болтливые умы. Потом мы прошлись по всем сплетням, которые касаются наших родственников и друзей, позабыв о красивых словах – просветление и самопознание. В этом и заключался самый живительный сок жизни, в нашей простоте.
У меня тут же пролетела целая жизнь перед глазами. Это говорило о том, что я вспомнил абсолютно все. И даже больше этого. А именно странности, которые так сразу не понять, если не прочитать первую книгу, с чего все началось. Я говорю про новый мир.
Я не заметил, как мы закончили разговор, и в какой миг я отключил телефон. Но все последующее время, вплоть до смены в отели, я провел в воспоминаниях.
Глаза были открыты, но они смотрели только внутрь, в самую глубину памяти, охватывая весь ее объем. Вначале, я просматривал кадры этой жизни, в этом теле.