Ряды больше не позорил. В 1960 году исполнилась моя мечта — дали мне наконец аттестат зрелости (это в двадцать девять-то лет!), можно было документы в институт подавать. Я и подал — в Иркутский сельскохозяйственный, на вечернее. Бывает, знаете, что жизнь решает за человека: ну вот я на земле работал, ну и учиться тоже пошел по этому профилю. При этом сам уже преподавал в строительном техникуме. И вагоны разгружал по ночам — учеба-учебой, а жить как-то надо было. Мне на жизнь всегда хватало — на образ жизни не хватало постоянно. Ну да нам, сибирякам, не привыкать.
Впрочем, было и кому потяжелее. Друг мой Валера, например, из-за работы не смог придти на зачет, так его стипендии лишили. А у нас в институте учились студенты-иностранцы из стран соцлагеря, в частности, из ГДР. У них была повышенная стипендия. Валера пошел к декану и сказал: «Вы фашистским сынкам стипендию, значит, платите, а мне, едва от голода в военное время не сдохшему, нет?» Сразу все образовалось. И кто, как вы думаете, его подучил так сказать? Но времена уже другие были, конечно: меня вон за неявку на работу в ГУЛАГе чуть не уморили, а тут — стипендия.
Учеба, работа, министерство. Москва
Курсе на втором у нас в Иркутске стало просто некого слушать и не у кого учиться: профессор был на весь вуз один. И я решил с этих дел перевестись в Москву. Я к тому моменту находился на хорошем счету — был профоргом всего института, учился на отлично, но мне всего было мало. Однажды к нам в Иркутсксельхоз приехал профессор Шпаер, служивший в войну стременным у Буденного. Поговорили мы с ним, и, благодаря ему, мне и моему другу Валере посчастливилось получить направление в Москву. Так я оказался на дневном отделении, но уже Ветеринарной академии. Знаете, кто в ГУЛАГе выживал? Те, кто работал с животными. Лошадь — значит, будет овес, корова — молоко. Вон лагерь у меня как глубоко засел.
После института у меня был «свободный диплом»: я мог распределяться куда хотел. Ну, молодой был и горячий, выбрал Сахалин. Шпаер мне тогда сказал довольно решительно: «Вы не Чехов в эту гниль ехать», и после ряда пертурбаций я попал в Министерство сельского хозяйства.
Со стороны может показаться, что мне свезло, — но ничего подобного, у меня даже зарплата стала меньше, чем была вместе со стипендией в институте. А я к тому моменту уже женился, надо было семью содержать. Плюс в смысле работы мне всегда было больше всех надо, и я от министерства ездил разбираться на места по всяким конфликтным поводам: кого уволили несправделиво, кому денег недодали. Должен же кто-то был всем этим заниматься. Этим кем-то в данном случае был я.
В одной из таких поездок судьба свела меня с Горбачевым. Приехал на Ставрополье разбираться в одном случае с незаконным увольнением. Председатель говорит: ну, пошли в обком, пусть нас первый секретарь рассудит. Приходим, первого нет, но нас приглашает к себе второй. Я гляжу, молодой такой, с родимым пятном. Вот, думаю, хорошо, ровесник, сейчас хоть разберемся. Садимся. Михаил Сергеевич открывает рот — и говорит ровно, по стрелке, два часа, слова не воткнешь. О Брежневе, о решениях партии и правительства, о том, как важно в этом аспекте то, это... Два часа гипноза. Сели мы к нему в 12, а в 14.00 он сказал: «Ну что, товарищи, на обед мы с вами заработали». На обед заработали, понимаете? Он же потом ровно также управлял и всей страной. И доуправлялся.
Перед отъездом
В 1971 году в Минсельхозе было открытое партсобрание. Обсуждались актуальные, так сказать, проблемы. В какой-то момент, после доклада министра о закупке зерна, звучит: «Товарищи, есть вопросы?» Я встаю и говорю: «Будьте добры, объясните, почему мы закупаем за границей зерно по 100 рублей за тонну, а при этом не закупаем у наших совхозов — по 50, и входит ли в связи с этим в задачу нашего министерства на нынешнюю пятилетку обогащение зарубежных фермеров в ущерб трудящимся наших совхозов». Повисла такая тяжелейшая пауза, пос-ле которой председательствующий объявил перерыв.
Я первый раз в жизни такое видел: все выходят курить, и вокруг меня как будто вакуумная сфера. Три метра пустоты вокруг. На следующий день начались звонки, коллеги в трубку говорили: «молодец, Юрий Альсаныч!», но...