— Засыпай, Рид, пожалуйста. Когда ты проснешься, я буду здесь.
«Она сказала, что будет сидеть рядом со мной, пока я буду спать. Она не стала бы меня обманывать», — подумал Рид и закрыл глаза.
Стемнело. Гостиничный номер освещала единственная лампа, стоящая на ночном столике. С улицы доносились звуки ночного веселья, в самой же комнате было тихо.
Честити сидела на краю кровати и смотрела на спящего мужчину. Доктор Карр ушел, оставив ее присматривать за больным, который даже во сне не отпускал ее руку.
Девушка закрыла глаза. Наверное, все это ей снится. Провести еще одну ночь наедине с мужчиной, которого встретила только два дня назад? Держать его за руку и слушать бессвязные слова любви, обращенные к другой женщине? Нет, это не может происходить наяву! Вот сейчас, сейчас она проснется в своей комнате и услышит за дверью привычную перебранку тетушек, спорящих о ее будущем:
— Что с тобой, Генриетта? Ты никак спятила? Разве можно, чтобы Честити посвятила свою жизнь работе в дешевом квартале, среди бедноты? Какая неслыханная глупость! Было бы полным безрассудством с ее стороны войти в такие слои общества, к общению с которыми она совершенно не готова.
— Это я-то спятила, Пенелопа? А по-твоему, будет лучше, если Честити выйдет замуж за «респектабельного» мистера Бертрана Бауэлса?
— Честити совершенно ясно дала понять, что она думает по этому поводу. Она не собирается замуж. Во всяком случае, этот жених был отклонен.
— И слава Богу! Старый мистер Бауэлс годится ей в отцы, к тому же он туп как пробка. Ему нужна не жена, а рабочая лошадь, чтобы смотреть за его выводком, пока он будет шляться по бабам.
— Откуда мне было знать, что он такой распутник?
— Спрашивается, как ты могла этого не знать?
— А вот так и могла. У меня нет привычки заниматься досужими сплетнями.
— Ты что же, намекаешь, что у меня есть такая привычка?
— Само собой.
Нависла угрожающая тишина.
— Тебе не удастся меня завести, Пенелопа!
— Я и не думала тебя заводить. Я только хотела…
— Пожалуйста, Пенелопа, послушай меня! Честити слишком умна, чтобы связывать себя узами брака и растрачивать свои многочисленные достоинства на семейную жизнь.
— Брось! Ты говоришь это только потому, что ни один мужчина никогда не делал тебе предложения! А я хоть и не замужем, но имею другое мнение на этот счет, потому что в молодости у меня не было недостатка в женихах.
— Ты, конечно, шутишь!
— А Брэдфорд Диллон? Он чуть ли не на коленях умолял меня выйти за него замуж!
— Этот болван думал, что у тебя богатенький папа. Узнав о твоем скромном приданом, он быстренько испарился.
— Он был вне себя от горя, когда я ответила ему отказом.
— Неправда.
— Он жутко страдал!
— Черта с два!
— Генриетта, как ты выражаешься?
Тетушка Пенелопа с пеной у рта доказывала, что замужество — самый лучший и надежный путь для Честити, а тетушка Генриетта рьяно отстаивала теорию личной независимости.
Но сама она лелеяла совсем другие мечты.
Тетушки взяли ее на воспитание совсем маленькой, и девочка очень быстро почувствовала их любовь и доброту, которые они стеснялись выставлять напоказ. Но эти милые женщины уже ушли из жизни одна за другой, с перерывом в несколько месяцев. Что ж, неудивительно: сестры все время соперничали друг с другом. Каждая не давала себя обойти.
Не открывая глаз, Честити поднесла руку к своему медальону и сжала его в кулаке. Неделю назад она отправилась в путь, чтобы воплотить в жизнь свои давние мечты, а вместо этого попала в какой-то дурацкий сон, который все никак не кончался.
Она медленно открыла глаза и посмотрела вниз, на кровать.
Нет, это не сон.
Глядя в лицо пастора, Честити чувствовала знакомый трепет под ложечкой. На ум ей пришел все тот же вопрос: что она здесь делает? Этот человек с ясными голубыми глазами и несносным характером не сказал ей ни одного доброго слова, а она выхаживает его, забросив все свои дела, терпит стыд и унижение, даже лжет, позволяя окружающим считать ее его женой.
Мучимая раздирающими ее душу мыслями, девушка разглядывала спящего больного. Его пальцы, крепко сжимавшие ее руку, постепенно разжались. Как видно, лекарство подействовало и он наконец крепко заснул.
Честити посмотрела в угол комнаты, где лежали ее подушка и одеяло. Мягкое кресло манило ко сну. Она начала потихоньку вытягивать руку из ладони Рида, и тут он резко открыл глаза. Девушка вздрогнула от неожиданности. С паническим страхом во взгляде он беспокойно заметался по постели.
— Не надо, Рид! — Обеспокоенная этим внезапным волнением, она схватила его руку и крепко ее сжала. Он поднял на нее глаза. Их взгляд пугал своей пронзительностью. — Видишь, я никуда не ухожу, — прошептала она, — я сижу на кровати рядом с тобой.
Рид замер и растерянно заморгал, силясь ее узнать, потом облегченно расслабился и закрыл глаза.
Девушка с сожалением посмотрела на кресло в углу и подавила вздох. Спина разламывалась, веки будто свинцом налились… Она так устала! На кровати рядом с пастором было свободное место. Честити зевнула.
Ох, как же она устала!
Глава 3
Настало утро. После ночи, полной странных обрывочных снов, у него болела голова, мысли путались, а в памяти то и дело всплывал образ Дженни. Рид пытался избавиться от него и той знакомой душевной боли, которую он вызывал.
Медленно открыв глаза, он заморгал от яркого солнца. Болела каждая косточка. Рид попытался пошевелиться, но понял, что не в силах это сделать.
Прищурившись от пульсирующей боли в висках, он оглядел выцветшие обои и разномастную мебель. Обстановка была смутно знакомой. Да, он все вспомнил. Дженни погибла, когда угоняли скот, и он поставил перед собой цель найти и покарать виновного в ее смерти. Недавно он получил телеграмму с сообщением, что Моргана и его банду видели в Седейлии, и договорился встретиться в этом городе с человеком, приславшим ее. Но рана на ноге воспалилась, и поездка превратилась в сплошной кошмар.
Но что это за звук? Совсем рядом. Какое-то легкое посапывание… Он резко повернул голову и с испугом увидел в своей постели спящую женщину в мятом черном платье. Во сне она повернулась лицом к Риду, всколыхнув недавние воспоминания.
Ее зовут Честити Лоуренс. Она хотела поговорить, а он не хотел; сказала, что ему нужна помощь, а он не желал ничьей помощи. Потом она пообещала, что не будет ему мешать, а сама все равно мешала.
Рид упорно вглядывался в спящую. Вдруг веки ее задрожали, она открыла глаза и с испугом наткнулась на его взгляд. Охнув, женщина резко села — так быстро и стремительно, что даже закачалась кровать. Это движение вызвало боль в ране. Рид схватился за больную ногу и громко застонал. Между тем женщина вскочила на ноги, схватила с ночного столика свои очки и водрузила их на нос. У Рида наконец прорезался голос.
— Что вы здесь делаете? — прохрипел он.
— Что я здесь делаю? — Раздражающе знакомые коричневато-зеленые глаза внимательно разглядывали его через жуткие очки. — Вы что, не помните, кто я?
— Как я мог забыть! — отозвался он, сердито сверкая глазами.
— Ну и кто же я?
— А вы сами не знаете?
— Я задала вам вполне нормальный вопрос.
Он не ответил.
О, этот человек просто невыносим!
Честити глубоко дышала, тщетно пытаясь успокоиться. Поразительно, что этот грубый тип всего несколько часов назад шептал ей, вернее, своей Дженни, ласковые слова любви. А то, что такой человек был служителем церкви, вообще не укладывалось в голове.
Рид резко сбросил одеяло, обнажив широкие плечи и грудь. Девушке стало совсем неловко, но она, напомнив себе, что он серьезно болен и не может отвечать за свое поведение, обвела его оценивающим взглядом. Его волосы, прежде темные от пота, оказались светло-русыми. На хмурый лоб падали выгоревшие на солнце пряди. В глазах пропал лихорадочный блеск, взгляд прояснился, а кожа щек стала не такой красной. Честити хотела пощупать его лоб, но он резко дернулся, не дав ей этого сделать.