Но тем не менее даже если древнеанглийский поэт вправе судить поступки своих повелителей и королей - его суд печален: ни сказителю, ни слушателям неизвестно, что можно противопоставить "героическому духу Севера", какой из человеческих добродетелей дано с ним сравниться и даже удостоиться, наверное, большей славы. Говоря о поэзии англосаксов, О. А. Смирницкая приводит слова Ч. Кеннеди из книги "Древнеанглийская поэзия": "Человек здесь делает то, что он может и что он должен, но то, что он может, оказывается недостаточным, а то, что он должен, ведет к крушению". Не правда ли, сквозь трагизм проступает отчаяние? Заменим слово "человек" на слово "эльф" - разве не получим мы ясного описания безнадежной борьбы героев толкиновского "Сильмариллиона", сыновей Феанора?
Делать, что подобает; исполняя свой долг, следовать клятве. В "Сильмариллионе" так следует клятве Финрод - и отдает жизнь, чтобы ее сдержать. Так следует королевскому долгу Финголфин, принимая участие в бегстве Нолдор против собственной воли, "ибо он не желал бросить народ свой, стремящийся уйти" (подобную ситуацию современному человеку наверное понять немного сложней чем ситуацию Финрода). И так же верны принесенной Клятве сыновья Феанора, готовые служить ей несмотря ни на что без надежды исполнить... В темный час своей судьбы перед лицом одного из Владык Арды Феанор говорит так: "Многими бедами угрожают нам... но одного не сказали: что мы пострадаем от трусости; от малодушия или от страха перед малодушием. Потому объявляю я что мы пойдем вперед и вот что добавлю я к вашему приговору: деяния наши станут воспевать в песнях, пока длятся дни Арды". Чем не достойное выражение "героического духа Севера"? Разве после Падения Нолдор не сбылось это гордое пророчество Феанора в судьбах разрушенного Белерианда? "Однако поэты воистину выше самого героизма": мрачная тень роковой осужденности лежит на страницах "Сильмариллиона", повествующих об исполнении Клятвы Феанора.
Ибо, по Толкину, еще один аспект долга, как представляется мне,- недеяние. НЕ сделать того, чего НЕ подобает делать то есть - не нарушить запрет. И порой подобное испытание оказывается самым трудным.
Основной запрет "Властелина Колец" таков: те, кто стоят на стороне Света, не могут использовать силу, которую дает Кольцо Власти поскольку это Кольцо Врага. На первый взгляд, странно: разве нельзя использовать силу Врага против него самого, в согласии с поговоркой, которую припоминает Король Теоден: "Часто злая воля сама наносит себе злейший удар"? Ведь говорит же гном Гимли о неодолимом страхе, оружии Мертвых, призванных Арагорном на помощь: "Странным и удивительным мне показалось, что планы Врага разрушили призраки страха и тьмы. Он пострадал от своего же оружия!" Толкин отвечает: нет. Арагорн - и причем только он - может в час нужды призвать Мертвых в силу неоспоримого наследного права; но ситуация с Кольцом - иная. Описывается она так: "Саурон отковал Кольцо в одиночестве, и оно принадлежит ему, и оно исполнено зла". Более того, Кольцо само искушает возможностью использовать силу, заключенную в нем, для того, чтобы получить власть, необходимую для достижения любой цели, - а подобное искушение страшно тем, что цель может быть сколь угодно возвышенной и благородной: например, защитить родной Город или помочь обездоленным и несчастным. Эльронд сказал на Совете: "Мощь его слишком велика. Не каждый в силах владеть им - лишь тот, кто и сам одарен великим могуществом; и для такого владельца Кольцо несравненно опасней. Одна только жажда им обладать уже совращает сердца". Но легко ли тому, чей Город в беде и чей долг - спасти этот Город, отказаться от мысли хотя бы попробовать применить столь могущественное средство?