— Пожалуй, что и так, — признал Шаболдин. — Выходит, Алексей Филиппович, не зря я вашему участию в деле радовался.
— Как и я рад был именно с вами работать, Борис Григорьевич, — не заржавело у меня с ответной любезностью.
— А как вы полагаете, мог ли Гуров вообще выкрутиться? — задался пристав вопросом.
— Без Василькова с его дактилоскопией, может, и смог бы, — предположил я. — А может, и нет. Но с Васильковым — уже никак.
— Получается, смерть Ольги Гуровой нам на пользу пошла, а не супругу её, — не особо весело усмехнулся пристав. — И не скажи я про Алёну Букрину Ольге Кирилловне, может, та жива бы осталась…
— Не осталась бы, — поспешил я успокоить совесть Бориса Григорьевича. — Не было у Ольги Гуровой ни единой возможности выжить. Как отравительница отца она мужу своему нужна была только мёртвою.
— Вот только точно ли это она? — сильного сомнения я в голосе Шаболдина не услышал, но всё же почёл за лучшее его успокоить.
— Она, Борис Григорьевич, она, не извольте сомневаться. Будь это Фёдор Гуров, он бы не стал жадничать и весь яд влил отцу в графин. А склянку бы пустую потом не Николаю Погорелову подбросил, а любимой супруге, — о том, что при таком раскладе в живых бы осталась Марфа Шишова, я дипломатично умолчал. Нечего хорошему человеку настроение портить.
— И то верно, — пристав заметно повеселел. Надо же, пятнадцать лет в губном ведомстве, а душою не зачерствел. Иные, вон, считая чужие деньги, жадностью заражаются, а иные, с ворьём и душегубами дела по службе имея, всё равно людьми остаются.
— Хорошо, что до Рождества управились, — хорошее настроение пристава передалось и мне. — Сделали дело, можем теперь гулять смело.
— И дело доброе, — добавил Шаболдин. — Виновных нашли, невиновных от подозрений избавили, даже о детях Гурова позаботились, пускай он, паскудник, того и не оценил.
Да уж, и правда, доброе дело. Начали с невиновного Погорелова, а закончили детьми Фёдора Гурова, эти-то вообще никаким боком не причастны, вот и нечего им про отца всякие гадости узнавать. Яблоко, конечно, от яблони недалеко падает, и вырасти они могут людьми не сильно хорошими, но это уж как получится, с детства их портить явно не следует.
— Елисееву бы надо позвонить, — хитро улыбнулся пристав. — Похоже, со смертью старшего брата полковника Пяльцева и правда не всё чисто. Вы, Алексей Филиппович, как? Не против по старой памяти у Дятлова посидеть? Винца попьём немножко, пирогов рыбных поедим, да подкинем Фёдору Павловичу занятное дельце? Мы-то, слава Богу, своё сделали…
Ну да, Рождественское предпразднество, пост усиленно строгий, даже сегодня, в субботу, только и можно вином да рыбой обойтись, но ведь и правда, дело-то сделали. Елисеев сам пусть разбирается, тратить ему святочные дни на розыск по Пяльцевым или после Крещения за них взяться, не маленький. А мы с Шаболдиным себе какой-никакой праздник заслужили. Вот только…
— Да я не против, — согласился я. — Но…
— Что такое? — забеспокоился Шаболдин. — Что-то вы, Алексей Филиппович, с лица спали?
— Да вот, знаете, подумал, что за Ангелиной Павловной присматривать надо бы, — ответил я. — Особенно ежели она снова замуж или на содержание к кому соберётся.
— Ох, Алексей Филиппович, ну вот кто вас за язык-то потянул! — в сердцах выпалил пристав. — Подождать не могли?
— Простите, Борис Григорьевич, что-то я и правда не ко времени, — пришлось мне повиниться. — Так что прямо сейчас Елисееву и звоните!
Эпилог
— Что-то, Левской, слишком много тебя стало, — привычно двусмысленно пошутил царь. — Винтовки и револьверы — ты, артефакторное обучение и стандарты — ты, отпечатки пальцев — опять ты…
— Отпечатки — это не я, это магистр медицины Васильков, — обмануть царя я, конечно, не особо надеялся, но должен был хотя бы попробовать.
— А кто его на изыскания по отпечаткам подрядил? — весело спросил царь, и, видя, как я скромно потупился, ещё веселее добавил: — На ком Васильков женат, знаю тоже.
Вот как… Присматривает, выходит, за мной государь наш Фёдор Васильевич, присматривает. Не сам, ясное дело, но кого-то очень внимательного он на это дело поставил.
…Леониду я о розыске по отравлению отставного палатного советника Гурова доложил не то чтобы так уж прямо и сразу, но тянуть не стал, как раз на святках увёл его однажды с праздничных гуляний, да и рассказал всё с должной обстоятельностью. Он брату, надо полагать, тогда же и отчитался, но вызвал меня царь намного позже, как раз и записку по стандартам я успел через того же Леонида передать, и суд над Фёдором Гуровым состоялся.