— О, Алексей Филиппович! — обрадовался пристав. — А у меня новости!
Ну кто бы сомневался! Борис Григорьевич, человек, как я уже не раз говорил, хороший, но вряд ли именно мой приход вызвал у него этакую радость, тут я не обольщался. Повод для столь благостного расположения духа у пристава был явно иным. Что же, вот сам сейчас и поделится…
— Я, Алексей Филиппович, могу теперь со всею уверенностью утверждать, что дома у себя нового завещания Гуров не писал! — торжествующе выдал Шаболдин. — Не писал ни набело, ни даже начерно!
Что ж, основания для такой уверенности у пристава должны быть очень веские, и я устроился поудобнее, приготовившись их выслушивать.
— Я не по одному разу допросил всю прислугу в доме, допросил родных Гурова, включая старшего внука, и никто, никто из них с того дня, как Гуров забрал у Друбича завещание, ни разу не видел, чтобы Захар Модестович что-то писал! — Шаболдин заметил, что его словами я не сильно впечатлился, и нанёс завершающий удар по моему недоверию: — Более того, я внимательнейшим образом осмотрел письменные приборы в кабинете Гурова и обнаружил, что ими очень давно не пользовались! Чернила в чернильнице высохли, перья вычищены, карандаши отточены и не исписаны, пачка писчей бумаги даже не открыта!
Хм, а вот это уже вполне тянуло на доказательство. Но судя по довольному лицу Бориса Григорьевича, это ещё не всё…
— В свете рассказанного Ангелиной Гуровой допросил я доктора медицины Ефима Даниловича Шустова, который пользовал Захара Модестовича последние пятнадцать лет, — продолжал Шаболдин. — Шустов подтвердил, что около года назад Гуров обратился к нему с жалобой на настигшее его мужское бессилие. По словам Шустова, вызвано оно было общей нервической слабостью, возникшей из-за усталости Гурова на службе, а также излишествами в утехах с молодою супругою, и отягощено сахарным диабетом, коим Гуров страдал последние десять лет. Лечение железистыми минеральными водами не помогло, и два месяца перед смертью Гурова Шустов лечил его электричеством. [1] Если судить по словам вдовы, не помогло и это.
Надо же, что-то Ангелина Павловна прямо и не врёт никогда, ну разве что насчёт увлечения Погорелова Дашей пыталась… К чему бы это? Кстати, о Даше — не забыть бы поделиться с Шаболдиным своими соображениями…
— Ещё, Алексей Филиппович, по вашей подсказке попытался я выяснить, насколько счастливым был брак Захара Модестовича и Ангелины Павловны, — Шаболдин являл собой прямо-таки неиссякаемый источник новостей. — И знаете, что?
— И что? — пришлось мне переспросить. Раз хорошему человеку хочется видеть мой интерес, пусть видит, мне что, мне не жалко.
— А то, — усмехнулся Борис Григорьевич, — что послушать Фёдора и Ольгу Гуровых, так никакого счастья там близко не было, одна только похоть со стороны мужа и жадность со стороны жены. Зато прислуга вся в один голос твердит, что жили старший Гуров с молодой женой душа в душу, причём и тогда, когда Гурова настигла столь неудобная в таком браке напасть. Ни разу не поругались, ни разу он на неё голос не повысил, в общем, прямо те самые совет да любовь. Не удивлюсь, если окажется, что и про любовника жены Гуров знал и не противился этому, поскольку сам уже не мог доставлять ей брачную радость.
Кажется, предполагая возможность того, что новый брак отца Фёдор Гуров принял только для вида, не желая осложнять своё положение при наследовании, я не так уж ошибался. Но, похоже, у Шаболдина новости пока не закончились…
— А ещё, — пристав улыбнулся как-то неожиданно хищно, — узнал я, что за три седмицы до гибели Захар Модестович снял со своего счёта в банке сорок тысяч рублей наличными. И денег таких в доме найдено не было. Завтра вот собираюсь допросить вдову и сына со снохой, что им о том известно…
Так, а вот это уже сильно. От этакой денежной наличности и так-то не особо хорошо пахнет, а от её исчезновения неведомо куда — и ещё хуже. На таком фоне блекнет, пожалуй, даже тёмная история с завещанием Захара Модестовича. Но Шаболдин, без сомнения, титан — вон какую работу проделал! Везде успел, ну, почти везде. Да, теперь у нас, помимо завещания, есть в качестве мотива преступления крупная сумма денег, но тут одно другому не мешает — сорок тысяч рублей и к наследству неплохое приложение, да и сами по себе более чем хороши. Кстати, это повод призадуматься относительно возможной вины Фёдора Гурова — при наследовании по обычаю, к чему, похоже, идёт дело, ему придётся изрядно делиться с младшим братом, а сорок тысяч рублей потери от этакой делёжки почти что возмещают…