– Что смотрите, …? – заорал он.
Схватил упавшую вешалку и принялся методично крушить оборудование студии. Никто не препятствовал ему.
– Это мне тоже ничего не стоит? – крикнул он представителю Доброго Имени, когда разделался со всем, что могло быть сломано.
Тот кивнул в ответ.
– Вот и радуйся, денег опять получишь, – снова крикнул Лев теперь уже журналисту и так швырнул в него искривленную щтангу вешалки, оставшуюся у него в руках, что тот еле увернулся от нее.
Лев бесился. У него вызывало ярость собственное бессилие, он ненавидел Доброе Имя, спеленавшее его как младенца, который все еще кричал из последних сил и пытался освободиться, но уже предчувствовал, что скоро силы иссякнут и он с удовольствием уснет. Но сильнее всего в нем разрасталась ненависть к Вере. Его как будто озарило понимание, что Вера виновница его исковерканной судьбы, его пьянства и унижений. «За что я чувствовал вину перед ней?» – думал он, – «За то, что имел другую, а ее не спросил? Мужчина уходит на войну, воюет, убивает, насилует женщин врага. Когда он возвращается домой, кто его будет винить? Моряки уплывали от жен на годы, а те их ждали. И ничего. Да человечество жило так всегда: просто брали себе женщин, и желанием их не интересовались. А теперь вот – вырастили из них личности. Отец говорит о чистоте семейной жизни. Это хорошо ему рассуждать, он на матери женат. Им повезло. А большинство не так живет. И не переживают. А у меня вся жизнь поломана. Я сам поломан. Мне 37 лет, я еще столько могу сделать, а вместо этого только о том и думаю, как бы ей отомстить. У меня внутри пустыня. А я хочу еще детей, я хочу, чтобы кто-нибудь меня по-настоящему любил. Только она могла это сделать, а другие видят только деньги. И вот как она распорядилась моей любовью!» Лев был готов выть от жалости к себе. «Она страдает! А я не страдаю? Она жертва! А я нет?» Жгучее пламя внутри не только испарило всю влагу, оно выжгло и все примеси, оставив только раскаленное острое железо. Лев желал отплатить. И не знал, что предпринять.
Тем временем и Сергей Аркадьевич не знал покоя. Он теперь получал подробную информацию от охраны Льва. Он, конечно, узнал, о записи передачи и о том, что было потом. Настроение сына он отчетливо понял. Он осознавал, что Вера тоже готовится к войне, по крайней мере, к обороне, а, может быть, и к нападению, как думает Лев. Он искал способ предотвратить неизбежное столкновение. И, желательно, иметь при этом прибыль. И он нашел способ.
Через три недели в той же самой студии, в которой записывался Лев, присутствовали Вера Антоновна Елисеева и Сергей Аркадьевич Соловейчик. Они обсуждали перспективы государственно-частного партнерства в сфере прикладной науки. И Соловейчик предложил создать объединение частных компаний, желающих осуществлять научные разработки под патронажем советника президента по науке. Целью такого объединения стало бы справедливое распределение квот на научные разработки. В соответствие с его предложением, путем справедливого договора частных собственников между собой они получали каждый свой участок научных исследований, на который не мог претендовать другой. Понесенные расходы и прибыль от внедрения результатов целиком относились на такого собственника. Интерес собственника заключался в отсутствии конкуренции, необходимости вести борьбу друг с другом, закреплении результатов не отдельных изобретений, а целых направлений за инвестором. Интерес государства заключался в упорядочивании наблюдения за частным бизнесом в науке. Интерес Веры заключался в том, что она как руководитель такого объединения становилась крупнейшей политической фигурой. Интерес Соловейчика заключался кроме общего интереса бизнесменов в том, что он оказывал неоценимую услугу Вере и мог рассчитывать на особые с ней отношения. После озвучивания этого предложения все крупные собственники быстро осознали, что Соловейчик и Елисеева быстро могут монополизировать науку без них. Поэтому отбоя от заявок на вступление в объединение не было. Этот клуб объединил всех, кроме Льва Сергеевича Соловейчика.
Еще когда он увидел эту передачу, увидел отца и Веру за одним столом, он стал по-детски протирать глаза кулаками, чтобы убедиться, что ему не мерещится. А когда он убедился, что все даже серьезнее, чем простые съемки для прессы, он помчался разбираться с отцом. В тот поздний вечер между ними состоялся такой разговор: