Прошлое у этого отца убогих и обиженных было богато событиями. Начинал он свою деятельность артельщиком на постройке железной дороги в Галиции и так удачно ободрал рабочую «братию», что смог купить себе в родном городе большой дом.
Приобретя дом, он стал скупать закладные у бедных людей. Не брезговал крадеными вещами.
Блестяще делал всякие фокусы с картами. Отправляясь играть, всегда клал в карман запасную колоду.
Короче говоря, человек он был идеальный и везучий. Однажды крестьянин, у которого он выиграл пять голов скота, стрелял в него. Но пуля застряла в картах, лежавших в нагрудном кармане.
Его судили за соучастие в краже — он купил какие-то мешки с мукой. Выиграл он от этого вдвойне: во-первых, заработал денежки, а во-вторых, в определенных кругах стало известно, что он покупает… ворованное.
Богатство его все росло, и он ждал, когда же за свои заслуги станет человеком повсеместно уважаемым.
И действительно, как было приятно и радостно увидеть его среди советников в городском правлении! Первым делом он продал общинные угодья, на которые зарился уже давно. Затем сам же их купил и сделался почетным гражданином.
При распродаже имущества разорившейся фирмы он выгодно приобрел большую партию четок, имитированных под фисташки, и одарил ими всех учеников городских школ. Милосердие его было беспредельно. Так, он заказал, чтобы сиротскому дому поставили воду из чудодейственного источника. Пятеро сирот заболели от нее тифом. Неприятный сюрприз! К счастью, хворали они недолго…
Он частенько ходил в гости к приходскому священнику, где надирался до звериного образа, зато потом спешил делать добрые дела и швырял деньгами, о чем свидетельствует, например, обыкновенная повестка из суда:
«Дня 12-го июня решением суда вас обязали платить алименты несовершеннолетней Анне Краткой, посему напоминаем, чтобы до истечения восьми дней указанную в приговоре сумму Вы внесли в окружной суд».
Нельзя обойти этот факт, поскольку речь шла о бедных служанках в его доме, на которых он, невзирая на их бедность, обратил свое благосклонное внимание.
Жизнь его представляла собой цепь занимательных историй, которые, однако, не все стали достоянием общественности, поскольку время от времени судебные разбирательства проходили при закрытых дверях. Но безупречному мужу неизменно везло, — небеса покровительствовали даже в этих случаях. За это на церковных торжествах он всегда носил святые хоругви.
Он все толстел и толстел и наконец после одного заседания муниципалитета прикрепил на дверях своего дома красивую табличку, где каждый мог прочесть:
ФРАНТИШЕК ПАВЕЛ КОНЕЧНЫЙ ОТЕЦ БЕДНЯКОВО его новом титуле объявила местная газета, и он, идя в тот день по улице, отчетливо услышал:
— Видали его, этот шаромыга заделался отцом бедняков.
Он заказал новую табличку и тоже повесил на двери.
Теперь это выглядело так:
ФРАНТИШЕК ПАВЕЛ КОНЕЧНЫЙ ОТЕЦ БЕДНЯКОВ Нишим не подаю. Вношу в фонд помощи местной беднотеОн действительно вносил по десять крон в год. Трех таких взносов как раз хватало супруге попечителя богоугодных заведений на страусиное перо к шляпе.
Он так сжился со своим новым титулом, засвидетельствованным на дверной табличке, что, когда к нему случайно забрел нищий, он его с полным основанием как следует обругал. Это его очень забавляло и даже начало нравиться, как своего рода спорт.
Но вот при каких обстоятельствах с ним произошла серьезная внутренняя перемена.
Старуха Ваничкова, собиравшая по домам ветошь, шла как-то мимо пруда, где катался на льду его двенадцатилетний сын. Лед проломился, но ветошница сына спасла.
Она привела мальчишку домой, и отец дал ей двадцать крейцеров и кружку кофе.
«Для этой старухи, — сказал он себе поразмыслив, — я должен что-то сделать».
— Слушайте, женщина, — сказал он ей. — Если понадобится чего — приходите.
«Сделаю благое дело, — думал он. — От одного доброго поступка уж как-нибудь не обнищаю. Куплю ей на зиму теплую обувь или теплую юбку».
На другой день он решил, что не стоит торопиться с покупкой. А ежели Ваничкова придет и сама чего попросит, тогда видно будет.
Но бабка не показывалась у него три года.
«До чего противная бабка, — подумал он. — Ходит мимо, и ничего-то ей не нужно, а у меня как раз такое доброе намерение помочь ей. Ладно, посмотрим, чья возьмет, — она еще приползет ко мне на коленях».
Прошли четыре года, и ничего, совсем ничего. Сколько раз видел он ее из окна на улице, а к нему наверх она не поднималась.