— Вы все еще сердитесь за вчерашнее.
Сьюзен посмотрела на него и тут же пожалела об этом. Его взгляд был пронизывающим, почти гипнотическим.
— Вчерашнего вечера не должно было быть, — сказала она. — Мне не следовало здесь останавливаться, вам не следовало готовить мне завтраки и обеды, и нам ни к чему вести праздные разговоры…
— Я не помню никаких праздных разговоров…
— Вы понимаете, что я имею в виду.
Он откинулся на стуле, держа чашку в руках и глядя ей прямо в глаза.
— Я очень хорошо понимаю, что вы имеете в виду. Вы не хотите брататься с врагом.
— Я хочу сохранить объективный взгляд на ситуацию.
— Вы считаете, что я пытаюсь подкупить вас? Ради бога, чем? Ветчиной с яйцами?
Сьюзен сжала губы, чтобы не улыбнуться. Это прозвучало смешно.
— Я не считаю, что вы пытаетесь подкупить меня. — Она старалась говорить спокойно. — Но давайте назовем вещи своими именами. Вы — отрицательный герой в сценарии, который я пишу. И нам не следует так тесно общаться.
У него слегка сузились глаза.
— Если вы заранее решили, что я — злодей в этой пьесе, тогда зачем вы сюда приехали?
У Сьюзен заблестели глаза.
— Да потому, что вы угрожали остановить съемки фильма и начать судебный процесс, если я не приеду, — ответила она резко.
Выражение его лица не изменилось, но на щеках появились белые пятна.
— Понятно. И вам никогда не приходило в голову, что версию о случившемся здесь прошлой зимой, изложенную Джудит, нужно проверить? Ваш инстинкт журналиста не подсказал вам, что следует провести расследование?
— Я не журналист, я — сценарист. И в мои обязанности не входит…
— В таком случае вы поставите свое имя под ложью, — сказал он запальчиво и резко поставил чашку на блюдце, пролив кофе.
Сьюзен смотрела на коричневые капли, сбегающие по белому фарфору, крепко сжав губы и слушая удары сильно бьющегося сердца.
— Я не хочу говорить об этом сейчас. Я думаю, нам следует подождать приезда Дональда…
— В таком случае, мы, вероятно, никогда об этом не поговорим. Я думаю, что ваш продюсер не приедет.
Она медленно подняла на него глаза.
— Вам звонили сегодня утром. Рэчел — секретарь господина Ньюкомба, как я понял. Кажется, его сын в больнице…
Сьюзен резко подняла голову и посмотрела на него с ужасом. На рабочем столе Дона была добрая дюжина семейных фотографий, и на каждой, улыбался восьмилетний Арчи.
Увидев, как изменилось ее лицо, Шон нахмурился и быстро добавил:
— Она сказала, что ничего серьезного. Кажется, он сломал ногу…
Сьюзен облегченно закрыла глаза.
— Но врачи считают, что возможно сотрясение мозга, поэтому его дня два подержат в больнице, и, очевидно, господин Ньюкомб хотел бы побыть с ним, пока его не выпишут.
— Конечно, он должен находиться там. — Она быстро закивала, мысленно приветствуя его решение. — Родители всегда должны быть рядом со своими детьми, всегда.
— Она оставила номер телефона. Мистер Ньюкомб ждет вашего звонка.
Сьюзен смотрела с нетерпением.
— Третья дверь налево, — кивнул он. — Номер на блокноте рядом с телефоном.
Она вскочила и выбежала из комнаты.
Третья дверь налево вела в кабинет, большую часть которого занимал письменный стол, заваленный книгами. Из окон видна была аллея розовых кленов, поднимающаяся в гору. Она подвинула к столу большое кожаное кресло, села и, глядя в блокнот, стала лихорадочно набирать номер больницы. Ее соединили с приемной, и до слуха донеслась сладкая музыка скрипок. Она забарабанила пальцами по ручке кресла, ожидая, когда ее соединят с палатой Арчи.
На столе, где стоял телефон, россыпью лежали фотографии, в общем беспорядке они занимали особое место. Сьюзен перестала барабанить, перебегая глазами с одной фотографии на другую. Их вполне можно назвать настоящей летописью дружбы.
Два худеньких мальчика на улице какого-то жилого квартала улыбались в объектив, те же два мальчика, но уже с белозубыми улыбками, возмужалые, в футбольной форме через несколько лет. История раскручивалась все дальше и дальше — вот Шон Форрестер и другой мальчик, в котором она узнала юного Алекса Меркленда. Вот он же после окончания школы, затем колледжа и наконец на пороге этого самого дома.
Последний снимок был больше остальных, и Сьюзен узнала в нем фотографию, сделанную в день помолвки, которую Джудит поместила в своей книге на странице с посвящением, только с некоторым отличием: в книге на ней были Алекс и Джудит. Но на этом снимке половинка с изображением Джудит была оторвана, осталась только рука, лежащая на руке Алекса.