Он непонимающе вертел головой, отступал перед оскорблениями Павлины и чувствовал, как его заливает горькая волна обиды, переходящей в злобу, у него потемнело в глазах от пережитого позора, и ему не пришло в голову ничего другого, как поднять руку и влепить жене пощечину. Он не вложил в этот удар абсолютно никакой силы, то был скорее защитный рефлекс, чем аргумент, и как раз в эту секунду он вспомнил, что, вопреки своей привычке, положил деньги в портфель и что они там, но было уже поздно, потому что Павлина истошно взвизгнула, откуда-то выскочил тесть, и тому даже не пришло в голову разобраться, что случилось, он набросился на него с кулаками и начал колотить. Но уже после двух ударов отступил, съежился, испугавшись чего-то непонятного в его глазах, схватил Павлину и выволок из комнаты.
В тот же вечер зять сложил в чемодан немного белья и кое-что из одежды, из зарплаты великодушно оставил себе несколько крон, а остаток выложил на стол (подавитесь ими) и — ушел.
Полночи он проходил, другую половину дремал, покачиваясь на скамейке в парке, ночь была теплая, летняя, а утром в библиотеке, посмотрев на себя в зеркало, он обнаружил на висках прядки седых волос.
После работы он зашел к приятелю, рассказал ему о случившемся, тот понял его и оставил у себя, пока он чего-нибудь не подыщет.
Это привело в движение целую цепь событий, последним звеном которой были он и Павлина, отделенные друг от друга строгим изложением общепризнанных фактов.
В последний раз он встретился с ней в зале суда, где ему сообщили, что по желанию супруги брак расторгается, ребенок остается у матери (у нее есть все условия для хорошего воспитания сына), а ему предлагается ежемесячно платить алименты в размере трехсот крон.
Со временем он свыкся со своим положением, — ведь и раньше он был внутренне одинок, — спустя некоторое время дождался и квартиры, жалкой комнатенки в центре города, доставшейся ему после умершей старушки, где были слышны грохот мостовой и голоса пешеходов, ритм жизни, пробегающей где-то мимо него. Привык он и к регулярным визитам девушки из жилотдела, он был ей благодарен, не будь ее, его имя еще украшало бы список очередников. Поначалу ему казалось, что он делает что-то не то и позже будет этого стыдиться. Но не было никаких «позже», было только настоящее, дни, проходящие в вялом полусне, в равномерном чередовании света и теней — ночи и дня.
Бо́льшую часть времени он проводил на кушетке, смотрел в потолок и курил. А поскольку все еще оставался мечтателем, — он мечтал.
Только с некоторых пор он не включал радио.
Боялся…
Франтишек Скорунка, «Желание жить», 1975.
Перевод А. Машковой.
Франтишек Ставинога
Родился 10 июля 1928 года в Зашове, район Всетин.
По профессии я горняк. В шестидесятых годах начал публиковать в газетах и журналах фельетоны и рассказы, а также репортажи «Из зала суда» в районной и областной печати. Редактировал заводскую газету, не оставляя основной работы. Первая моя большая публикация — сборник рассказов «Не любить — не карается законом» была издана в «Среднечешском издательстве» (1968). Далее следует сборник рассказов «Песенки на тему» — издательство «Млада фронта» (1975), балладическая новелла об оккупации Валашска «Как надо умирать», «Чехословацкий писатель» (1975) и сборник рассказов о жизни горняков — «Фигурки из угольной пыли», «Млада фронта» (1976).
В 1979 году был издан («Чехословацкий писатель») роман о судьбах людей из угольного края центральной Чехии «Кому принадлежит время» — действие происходит в двадцатые — шестидесятые годы нашего столетия. В том же году я отдал тому же издательству рукопись сборника рассказов «Звезды над Сусличьей долиной» и «Среднечешскому издательству» — новеллу «Вид на город». Сотрудничаю с журналами «Литерарни месичник», «Творба» и газетой «Праце» (рассказы, фельетоны, репортажи).
Легенда о шахтерском Геркулесе
Дядя Ондржей был лишь на два года старше моего отца, но умер раньше, чем моя память смогла удержать хоть какие-то воспоминания о нем. Все, что мне известно, я знаю только со слов отца. А чего не знал отец, о том рассказал мне товарищ Чермак, горняк-пенсионер, переживший те давние события.
Этим своим братом отец гордился больше, чем другими, а их у него было немало. Он рос в то время, когда восемь детей в шахтерской семье считалось делом обычным.