Река, пробиваясь меж крутых берегов, в полном соответствии с законом всемирного тяготения, руслом своим выписала здесь какое-то подобие буквы S, словно хотела поставить подпись на этом листочке края. Ее воды, текущие откуда-то с Высочины, помимо прочего, выполняли роль дешевых и удобных уборщиков различных отходов человеческого житья-бытья. Где-то в деревне, в верховьях реки, положили под квочку утиные яйца, а поскольку осталось место, добавили туда и обычное куриное яйцо. Прошло время, вылупились утята, и невзирая на протесты матери-курицы, устремились прямиком на гладь реки. Увлекли за собой они и глупого цыпленка, оставив на произвол судьбы во враждебной ему стихии. Течение подхватило его как щепку и понесло вниз. И здесь, на излуке реки, пристал он, словно неживая вещь, к берегу, зацепившись за деревянную колоду, среди другого мусора, подгоняемого сюда справа и слева по краю стремнины.
Наши путешественники приблизились как раз к этому месту и оказались возле той самой колоды. Там птичка, хочу птичку, завопил мальчуган, завидев в воде безжизненное существо. Нельзя, нельзя, птичка мертвая, пытался утихомирить его отец. Но тот, подобно сирене, заорал на всю округу: «Хочу птичку!» И все тут. Пес был приучен выполнять волю своих хозяев и, не мешкая, полез в воду. Не успели его остановить, как он подхватил комочек и вынес его на сушу. Отряхнулся от воды, сел и посмотрел в лицо хозяину: выполнил, мол. Мальчик взял цыпленка за ноги и со словами «пошли домой» повернул назад. Отец и пес послушно затрусили за своим деспотом. Цыпленок висел головой вниз, а отец, следуя по пятам за сыном, прикидывал на ходу, как бы выйти ему из столь щекотливого положения. Дорога подходила к концу, а он ничего умного так и не придумал, зная наперед, коль скажет он что-нибудь невпопад, мальчик поднимет на ноги целый свет.
— Куда летишь? Ведь мы хотели побыть у воды, — попытался он остановить бегство, — пошли пускать кораблики!
— Не хочу кораблики, у меня птичка!
— Но птичка мертвая, она умерла!
— Вовсе не умерла, она шевелится!
— Как же она может шевелиться?
— Шевелится.
Это была правда. Цыпленок ожил. Теплилась в нем искорка жизни, и когда вызволили его из негостеприимной стихии реки, она разгорелась. В тепле кухни, потом, при неустанной опеке всего семейства он ожил, преобразившись в шустрое созданьице, вездесущую и проворную непоседу. Мальчик позабыл обо всем на свете и стал опекуном цыпленка, ведь это именно он, — так казалось малышу, спас того от неминуемой смерти. Он шага без него не ступал, всюду тащил за собой, даже за стол, и, в конце концов, цыпленок освоился настолько, что клевал его рогалик и пил из его чашки. И, подобно своему спасителю, стал настоящим деспотом: беда, если кто из домашних осмеливался ему не потрафить. И вследствие этого довольно скоро стал в тягость всем — путался под ногами, оставлял после себя неприятные следы и, не переставая, верещал, так что у взрослых голова шла кругом. Но противиться желанию мальчугана никто не смел.
Однако, как уж это повелось, и самая дорогая и великолепная игрушка со временем надоедает, вот и мальчик утратил к цыпленку интерес, и хозяйке удалось выпроводить того во двор, где, согласно естеству, пернатому и надлежало быть. А там он и вовсе исчез из поля зрения своего спасителя.
Жизненное пространство пса, помимо небольшого двора, включало еще и обширный сад. И когда боксер не спал, а бодрствовал, он бродил по саду, разгуливая между грядками. Его приучили по грядкам не бегать, он к ним и не подступал. Изнутри забор окаймляли с трех сторон густые заросли малины. Вся эта зона была настоящим собачьим эльдорадо. Немного воображения, и без труда можно представить себя в настоящих джунглях, где на каждом шагу тебя поджидают всевозможные приключения. А если, например, псу доводилось задремать возле унылой и загаженной нечистотами городской части реки, он довершал свои фантазии картиной бурного и полноводного потока, а через чащу малинника по краям забора, пробирался, как сквозь глухие и непролазные дебри. На случайно забредшего сюда крота — первого живого зверя, которого боксер тут повстречал, — он набросился с такою яростью, словно это был двенадцатипудовый дикий хряк. За весь долгий день в эту часть сада не забредала ни одна живая душа. Только весной, во время посадочных работ, да осенью при сборе урожая суетились здесь люди. А так это были исключительно его владения. Вот ночью, навострив уши, готовься отразить нападение и оказать сопротивление, потому что за низкой задней частью забора тянулась заброшенная тропка, куда повадились ходить на разбой всякие вредители, вроде нахальных котов да хитрых ласок и хорьков. И к утру боксер сипел, нарычавшись до хрипоты, на этот сброд у щелей забора. Ухвати он кого за шкуру, разорвал бы на куски.