Она взглянула на него. Откусила хлеб и немножечко отодвинулась.
— Полдничаешь? — хриплым голосом спросил он.
Она снова поглядела на него и кивнула.
Они долго молча сидели друг подле друга. Перед ними на груде камней грелась ящерица, в нежной, молодой траве стрекотали кузнечики.
Вдруг Верона дернулась, вскочила и отбежала в сторону. По дороге к полю ехал ее брат Игнат. Он угрожающе размахивал кнутом, рассекая им воздух.
С того дня Штево больше никогда не избегал Вероны.
Встретившись, он здоровался с ней, а она краснела; в ее глазах, напоминавших ему глаза косули, когда та что-то предчувствует и боится, он прочитал вопрос.
Ее образ заполнил все его существо. Они виделись редко, но рождающаяся любовь шаг за шагом разрывала цепи семейной вражды. И здесь, на этой меже, где в ту памятную осень Кониары сторожили урожай своего поля от Грицей, а Грицы от Кониаров, они две ночи просидели вместе, рука в руке, прижимаясь друг к другу.
Кониар, стоявший сейчас во тьме холодной ночи на том месте, где они с Вероной пережили когда-то минуты радости, даже задрожал.
Верона! Сколько еще было потом крику да злости, сколько страстных проклятий обрушивалось на их головы со стороны обеих семей. Вероятно, никогда взаимная ненависть не была так сильна, как в ту пору, когда любовь Штево и Вероны грозила разбить оба враждебных лагеря. Она ослабила их, но не разбила.
Еще до свадьбы Вероне пришлось убежать из дома и скрыться под крышей своего будущего мужа. Ее побег узаконил разрыв с собственной семьей, но успокоил отца Кониара, который посчитал его семейной победой. С той минуты он счел своей обязанностью охранять нежданного перебежчика.
Прошли годы. Хозяином у Кониаров стал Штефан, поле старого Юрая Грица перешло его старшему сыну Игнату. Поколения сменились, но неприязнь осталась, хотя и притупилась. Верона теперь работала на поле Кониара, поливая его своим потом, и камни больше не летели с одного поля на другое, не нужно было больше караулить снопы. Но это, пожалуй, и все. С годами старинная вражда не забылась. Пролегла между Штефаном и Игнатом и вновь углубилась, когда буря, пронесшаяся над деревней, бросила его, Кониара, на сторону кооператива, а Игнату Грицу, не пожелавшему вступить в кооператив, кооператив обменял это поле на другое.
В своих мыслях Кониар никак не мог оторваться от поля, над которым стоял. Воспоминания исчезали и снова приходили к нему, словно по кругу возвращался год за годом его жизни. Весной сеять, осенью убирать урожай, а в промежутке — в ужасе дрожать перед непогодой, перед осенними или перед ранними утренними заморозками, перед градом или ливнями. Из года в год так ухаживать за полем, как ни за кем живым, разве что за коровой, да и то потому, чтобы быть уверенным в куске хлеба.
Как, например, два года назад.
Кониар собрался пропахать глубокую борозду, чтобы собрать больший урожай. Однако ему не хотелось мучить своих коров, и он решил нанять упряжку. Ничего не поделаешь, пришлось обратиться с просьбой к Русняку.
Тот вспахал его поле на лошадях, но денег брать не захотел. Да Кониар особенно их ему и не предлагал, потому что денег всегда жалко — ведь где их немного, легче отработать, чем отдать. К тому же Верона собиралась кое-что купить к весне для Зузы. Поэтому, порассудив и взвесив все, Верона сказала:
— Ладно, я отработаю.
Русняки собрались сажать картофель, а Верона неожиданно захворала. Верно, перегрелась, таская навоз на верхнее поле — на Грбачины, и простудилась. Ее трясла лихорадка.
Как раз в этот вечер Русняк, проезжая мимо дома Кониара, соскочил с телеги, подбежал к окну, постучал кнутом и крикнул:
— Утром пойдем сажать картошку. Слышите, тетка?
Она была дома одна. Откликнулась, но объяснить ничего не успела: он уже бежал за повозкой. Вечером Верона не сказала ни слова, а ночью решила, что, скорее всего, не пойдет в поле. Вместо нее могла бы туда подскочить Зузка, но той надо было сажать картошку на Грбачинах. Позднее — некуда.
Утром Кониар уехал сеять, Михал и Зуза ушли с ушатом нарезанной картошки на верхнее поле, а Верона, поднявшись с постели, оделась и заторопилась к Руснякам. Полдня в лихорадке проработала она в поле, пока не свалилась. В полдень ее привели домой. Она две недели пролежала с температурой, стала покашливать и с тех пор частенько прихварывала.
Ах, Верона. Не так уж давно она пришла в их дом, сильная, здоровая. А теперь, хотя ей нет и сорока, уработалась, как старая лошадь.
Иногда ведь неделями не разгибается. Согнувшись, перекапывает землю и разбивает комья. Согнувшись, садит и собирает картофель, вырывает сорняки, носит ушаты с навозом, доит коров, таскает охапки сена и соломы. Согнувшись, стирает белье.