Разрабатывая самые различные темы, чешские писатели никогда не забывают о проблемах, носящих общечеловеческий характер, актуальных для всех времен и народов. Человеческое счастье, извечное стремление к нему и право человека быть счастливым, пагубность равнодушия и черствости, их недопустимость в отношениях между людьми, ответственность людей друг перед другом и перед обществом — обо всем этом повествуют писатели ЧССР в своих рассказах.
Однако в литературе, как и в жизни, невозможно разложить все по полочкам. Как и сама жизнь, литература значительно богаче, разнообразнее и не поддается строго тематической классификации. Поэтому прежде всего важно вычленить главное, что определяет ее существо, ее стержень, ее дух на данном этапе. Главное для чешской литературы — «дела человеческие». А дела человеческие, как заметил в свое время В. Шукшин, — «они не выдуманы, вечно в движении, в неуловимом вечном обновлении. И стало быть, тот рассказ хорош, который чудом сохранил это движение, не умертвил жизни, а как бы «пересадил» ее, не повредив, в наше читательское сознание»[2].
А. Машкова
Эва Бернардинова
Я — мать двоих подростков, жена своего мужа (с которым всю жизнь нянчусь), дочь простой, но удивительной женщины, и отца, которого давно нет на свете.
И лишь после всего я — автор нескольких книг. Окончив учебу, я уехала из Праги вслед за мужем на строительство плотины, в деревню, где мы живем и поныне. Здесь — мой дом, мой мир со своими светлыми и теневыми сторонами.
Писать для меня прежде всего означает — исповедоваться в том, что меня терзает и мучит (неудовлетворенность в любви или печаль, которые так удивительно переплетаются с горячей радостью материнства). Таковы были поэтические сборники «Солнцеворот» и «Райское древо». Позже я написала рассказы о людях, строивших плотину и изменивших лицо края. Так появился сборник рассказов «Доброе слово». За ним возникла книга «Мальчишки, девчонки и рига». Ее я люблю, потому что она доставила радость читателям.
Все, о чем я пишу, связано с моей семьей и с краем, расположенным в средней части Влтавы. Я считаю семью чрезвычайно драматической частью общества. Это не место, где скрываются от общественной жизни, от всего, что терзает наш мир, напротив, — я считаю, что семья — это такое пространство, где все наши проблемы непосредственно отражаются на живых, непосредственно зависимых друг от друга людях. На мой взгляд, в семье все интересно: и прекрасное и дурное. И когда летят пух и перья, и когда мы, собравшись за столом, весело смеемся, спорим о будущем мира, о необходимости убирать квартиру или о степени резкости, которую тот или иной может себе позволить. Чем старше я становлюсь, тем больше нуждаюсь в юморе и ценю его. Сметь, ничего не опасаясь, быть откровенной и такую же потребность рождать в людях я считаю величайшим счастьем.
Отношение к старикам, к детям и то, как мужчина и женщина исполняют свои родительские обязанности, для меня служат определением их уровня нравственности. Длительная семейная жизнь очень трудна. Но это единственное место, где учатся любить. Поэтому семья — такой простор, где рождается поэзия.
Доброе слово
За деревней, на холме, который был гораздо выше холма с церквушкой, какие обычно встречаются в наших деревнях, стоял домик.
На таком месте у нас никто бы церковь не поставил, здесь разве что суд над ведьмами вершить пристало.
Но место было красивое.
Подножие холма заросло густой травой… Деревенские дети играли здесь, но всегда только внизу. Выше, где раскинулись кусты шиповника и терновника, никто не забирался. А туда, где шиповник переплетался с черной бузиной, и подавно. Там, в зарослях, и стоял этот самый домишко. Из деревни его совсем не было видно.
Деревенские любили смотреть, когда холм зацветал. Сначала черешня, за ней — терновник, а уж потом — груши. Деревья росли вперемежку. Люди сюда заглядывали, но гулять ходили в другие места.