— Но я здорова, — весело возразила она.
Секретарь покрутил головой.
— Вы больны, пани Кроупова, доктор говорит, вас то и дело видят на медпункте!
— Да, то и дело, — ответила она прямодушно, — потому что мне там нравится. Посижу, с людьми поговорю в зале ожидания, потом с врачом и медсестрой — эта словно ангелочек… Но если мне чего-то не хватает, так я забираюсь к себе и носа не кажу на улицу. А доктора мне вовек не надобны, я ото всех болезней сама избавляюсь.
— Люди также обращают внимание на то, — заметил обессилевший председатель, — что у вас здесь нет условий вымыться по-настоящему.
— Есть условия, почему нет? Захочу — насобираю полные плошки дождевой воды!
— Пани Кроупова, — председатель был уже здорово раздражен, — вы должны понять, жить здесь вам нельзя. Это неприлично. Район такое проживание не разрешает. Мы вам отстроим подходящее жилье. Дадим в подтверждение бумагу с печатью. Но вы должны временно переселиться…
— Никуда я не переселюсь! — отрезала она.
— Церемонимся тут с ней, — прошипел секретарь. Он вспомнил, сколько из-за старухи пришлось проделать работы в совете и на комиссии, с врачом и с деревенскими, а уж писанины-то, не приведи бог! И потом — это уже второй поход к ней.
— И чего мы с вами столько возимся, тетя, — в ярости произнес он, — бог ты мой, да вы только посмотрите на себя! На вас грязь шевелится!
— Вот приказ. — председатель протянул Кроуповой руку с документом.
Повернувшись к ним спиной, она высоко задрала юбку.
Когда же опустила ее, мужчин и след простыл. Она осталась одна со своими…
Собаки поняли, что она в них нуждается. Псы подходили к ней, один за другим, и Терина каждого брала на руки, гладила, пес спрыгивал на землю и освобождал место следующему. Прошло немало времени, пока она со всеми посовещалась. И теперь была абсолютно спокойна. Пройдя сквозь заросли, она позвала:
— Начальник!
Мужчины обернулись.
— А господь меня возьмет, — услышали они, — возьмет, и голову мне вычешут ангелы.
Она вышла на порог — теперь ее звали собаки.
В бузине стоял дрожащий ребенок.
— Тихо, — прикрикнула она на собак, — вы что, не видите, ведь это ребенок!
— Не бойся, они тебя не тронут… вот этот рыжий — очень хороший. Подойди, погладь его! Адольфик, поди сюда!
Адольфик подполз к ребенку. Оба дрожали.
— Как тебя звать-то?
— Руженка, — с трудом выговорила девочка.
— Руженка, — нараспев повторила Терина. — Руженка… я тебе что-то дам, Руженка.
Вскоре она вернулась, спрятав руки за спину. Девчушка таращилась на плетеную корзину с большой ручкой. Прутики посерели от времени.
— Сюда насобираешь цветов, Руженка, — Терина сорвала горсть ромашек и растопырила узловатые пальцы, — так… а еще бузину, понюхай… ха-ха, у тебя желтый нос! Вот бы еще сюда пион или розу, сорви себе внизу. В деревне — там розы свисают с забора, а что висит через забор, то каждый может взять. А как наберешь полную корзинку, станешь цветочки разбрасывать вокруг себя да приговаривать: «Руженка, королева всех цветов!».
— Руженка! — раздался резкий голос. — Ты где спряталась?
— Да вы не беспокойтесь, — сказала Терина, — это ваша дочка?
— Моя, — ответила женщина безрадостно. — Да вы что, не узнаете меня, тетя, я жена Слабого… Он работает на водоотводе.
— И мне казалось, вроде я должна тебя знать, — улыбнулась Терина, — давно не видела. Большая! — показала она пальцем на девочку.
— Что толку, большая-то большая, а ума маловато.
Терина отрицательно покрутила головой.
— Ни на минуту нельзя оставить одну.
— А вы не пробовали свести ее к доктору? — спросила Терина.
— Водили, теперь всю жизнь к нему будем ходить…
Терина опустила в корзину еще одну горсть ромашек. Озабоченно взглянула на небо.
— Беги с мамой домой, Руженка. Глянь, какие тучи. Гроза начнется.
Девочка поставила корзинку на землю.
— Возьми ее себе, Руженка, — улыбнулась Терина, — нарвешь в нее цветов, я тебе дарю ее насовсем…
Небо перестало поливать землю водой, и в воздухе посвежело.
Терина возвращалась домой и заранее радовалась тому, как ее встретят собаки. Отличное мясо дала ей продавщица, отличное…
На кустах шиповника сверкали дождевые капли.
— Ну и красота! — ахнула Терина.
Дорога была хорошая, а на холме трава так разбухла от воды, что очень скоро у старухи зачавкало в башмаках.