И она уехала в Остраву, город своей мечты. Проезжая через Витков, в задумчивости прижималась лбом к окну автобуса, вглядываясь в прохожих на улицах. Никогда больше не увидит она их, ни с одним не соединит своей судьбы ни на мгновение. Она уезжает дальше них. Убеждала себя, что совершила то, что рады бы совершить многие, а осуществляют лишь единицы. Так проехала она четыре часа, а вышла на автобусной станции — вздохнула глубоко, тряхнула своими роскошными каштановыми волосами, спадающими по спине чуть ли не до пояса, и пустилась по адресу, вычитанному в газете. Долго шла. Катились мимо трамваи, троллейбусы, Элишка часто наталкивалась на прохожих — целые толпы сновали по тротуарам. Новые туфли жали, Элишка устала, улицы казались ей слишком длинными и широкими — и вдруг она осознала, что жаркому июльскому воздуху в городе не хватает запахов лугов, и лесов, и недальних гор.
Но радость не проходила. Элишка вся дрожала от нетерпения, от предвкушения городских удовольствий, предстоящей работы, сближения с людьми; она шла по этим бесконечным проспектам, и сердце ее ликовало. Наконец, добралась до прачечной, и заведующий моментально устроил ей комнату в общежитии недалеко от главного проспекта. Работа была в две смены, а позднее ввели и ночную, но Элишка быстро приноровилась; она ловко вертелась вокруг большой современной стиральной машины, окутанной облаком горячего пара, улыбалась новым знакомым, и сладостно было у нее на душе. Утренняя смена кончалась в половине третьего, и по пути домой Элишка заворачивала в кино. После сеанса покупала еду в вечерних магазинах, готовила в своей комнатке для себя одной и ложилась в постель, настежь распахнув окно. В голове роились все новые и новые мысли о том, что вот же, сумела победить! Иногда спешила к столу, писала матери длинные письма — о том, как чудесно и привольно течет ее жизнь. Ночью часто просыпалась — не привыкла еще к ночным шумам на улице. Проезжали тяжелые грузовики, сотрясая весь дом, то и дело трезвонили трамваи, предупреждая зазевавшегося пешехода — трамвайная остановка была в двух шагах. Элишка вставала закрыть окно. Легкое ощущение удушья охватывало ее в этой узкой, по-современному обставленной комнатке — но это просто с непривычки. После ночной смены Элишка спешила домой и спала хорошо — уставала. По утрам ее рано будил грохот на улице, сначала она пугалась, а потом поняла, что именно этот трудовой шум и звон, это постоянное бодрствование и дразнит ее воображение. Встав поутру, она выбегала из дому, завтракала в кафетерии и затем гуляла до обеда. Ей встречалось столько народу! Недавно получила письмо от Карела, но не ответила — так же, как и на второе его письмо. А он писал, что у них и впрямь начались работы по разбивке сада. Склон холма нарежут террасами. Сейчас работы ведут машинами повыше их домика. Ручей уже отвели.
Новости взволновали Элишку. Где же он теперь протекает, ручей? Не в землю же ушел! Хотелось бы ей знать, куда его запрятал Карел… Но вскоре все это вылетело у нее из головы. Некоторые мужчины здесь поглядывали на нее с интересом. Их привлекали ее красивые, непривычно длинные, здоровые волосы, они блестели, словно их каждый день мыли ромашкой. Это радовало Элишку. В остальном — толпы валили мимо, торопливо, без внимания, всем было недосуг, и порой Элишке становилось досадно. Она поймала себя на мысли, что здесь никто ее не остановит, не спросит о чем-нибудь таком, что она знает. Один только раз окликнули ее на улице. Иржина, тоже работница прачечной. Попросила крону взаймы, на трамвай. Элишка обрадовалась, с удовольствием дала бы и больше, но товарке нужна была только одна крона. Как хотелось Элишке с кем-нибудь поговорить! Да не к кому обратиться. Правда, она могла бы заговорить кое с кем, но не так уж хорошо была знакома она с этими людьми. Язык один, но Элишка понимала, что говорить ей не о чем, даже если б она и обратилась к кому-нибудь. И все-таки со временем она кое с кем подружилась.
Иржина обслуживала соседнюю стиральную машину. К ней иногда заходил ее парень, помогал выжимать белье. То была существенная помощь. Не раз улыбался он и Элишке, но помогал только одной Иржине. Они то и дело убегали в уголок за стеной и там целовались. Впрочем, не такой уж близкой подругой была ей эта Иржина. Быть может, побаивалась красивых, отливавших на солнце золотом волос Элишки и потому не решалась ближе знакомить с него своего воздыхателя: тому нравились красивые девушки, а Иржине, чтобы быть красивой, не хватало стройности фигуры и вкуса. Один только раз пригласила Иржина Элишку к себе. До этого взяла у нее в долг сколько-то денег, а Элишка и рада была услужить. Иржина собиралась отпраздновать день своего рождения — потому, подчеркнула она, что это будет последний день ее рождения до свадьбы. Но, приглашая Элишку, Иржина смотрела не в глаза ей, а куда-то мимо, на портьеру, на стену, на что угодно, лишь бы не встретиться с ней взглядом. Поэтому Элишка к ней не пошла; полгода ждала возвращения долга, а Иржина потом в самом деле вышла за своего помощника, и они до сих пор живут в том самом общежитии, где встречались и любили друг друга до женитьбы. Пришлось им довольствоваться пока комнаткой в общежитии — квартиру получить не удавалось. Элишка никогда не ходила к ним. И с той поры осталось в ней ощущение какой-то несправедливости, непонятности. Ей так хотелось сблизиться с кем-нибудь вне стен прачечной, стать нужной кому-то — и вот, ближайшая подруга ее и знать не хотела.