Ничего, что с пиршеством придется обождать. Забравшись на кучу камней, она разулась.
Когда-то здесь, у подножия, простирались поля; теперь от них — только кучи камней в траве.
Все могут напиться, только не камень.
Она сунула под голову сумку с мясом и закрыла глаза. Блаженное состояние вливалось в нее, словно теплый кофе из бидона. Она тронула рукой лоб. Он был сухой и теплый. «Под кожей у меня череп с двумя дырами. А что там внутри? Кто знает?»
В кустах шиповника прочирикала синичка — вот еще раз, и еще.
«А у тебя внутри что спрятано?.. Шарманка, маленькая шарманка — раз ты чирикаешь одно и то же».
Объевшиеся собаки лежали в сенях. Из-за туч выплыл месяц.
— Фу! — фыркнула на него Терина. — Ты похож на кусочек сыру! — и зажала себе нос.
Ветер обволакивал крышу пахучей вуалью.
В полночь на Новый год из трактира выбежала компания молодых людей — проветриться. Кругом было бело и морозно. Они прыгали возле трактира, как жеребята.
— Пойдемте поздравим Кроупку, — предложила Ивана, — вот посмеемся!
Они бегали, дурачились на снегу, кидались снежками…
— Всего наилучшего в Новом году, пани Кроупова! — ликовала Яна.
— Спасибо, барышня, спасибо, — Франта передразнил блеющий голос Терины, — осмелюсь спросить, не найдется ли у вас что-нибудь из одежды?
— К сожалению, тетя, у меня только мини! — закатывалась хохотом Ивана.
— Да и ту я уже пообещала Франте! — кричала Яна, и все просто валились со смеху. Обессилевшие девушки стонали, а парни поддерживали их по дороге на холм.
Запыхавшаяся свора здоровых, жизнерадостных ребят продралась сквозь кусты, и все прильнули к светящемуся окну.
Это было похоже на старинную картину. Ту самую, что они видели в каком-то замке, давно на школьной экскурсии… Старинная картина в тяжелой золоченой раме, висевшая в замковой галерее. Из коричневой темноты проступает едва заметная основа композиции, второстепенные детали тонут в полумраке.
На этой картине светит керосиновая лампа. Слабый свет освещает голую кровать. Старуха лежит прямо в одежде, собаки прикрывают ее. Они улеглись на животе, по бокам, в ногах. Левая рука обнимает маленькую лисью головку, правая сжимает топор. В изголовье кровати угадываются бутылки, свет слегка облизывает их горлышки. Свет опутывает спящих золотистой паутиной…
И зрители тоже освещены. На них сверху глядит месяц. Серебрит девичьи лбы, а юношам надевает невидимые шпоры.
Венца постучал в окно, девушки вздрогнули. Но картина внутри не изменилась. Стук повторился, уже громче.
— Да она выпила, — развеселившись, заметил Франта, — и собакам дала…
— Зайдем, — предложил Венца, — вот будет родео! — Он уже представлял себе, как разбудит собак легким пинком — точно так, как проверяют обычно состояние шин, прежде чем выехать…
И у Франты блестят глаза. Но Ивана отталкивает его от окна и бормочет: «Пошли отсюда, пошли отсюда!» Она волочит его сквозь кусты, с веток которых им за воротники сыплется снег, волочит вниз, подальше от домика.
Остальные бегут за ними:
— Чего дурака валяете, погодите, погодите, вы что, спятили? — орут им вслед, скользя на склоне. — Погодите!
Наконец догнали…
— Что случилось?
— Я домой, — выкрикнула Ивана, — мне уже неохота веселиться…
— Из-за Кроупки? — изумляется Яна.
Из клуба доносится тихая музыка, словно приглушили транзистор, а месяц до того белый…
— Слушай, и что это на тебя накатило? — со злостью шепчет Франта. — Ведь она ничего о нас не узнает!
— Зато мы о ней знаем!
Цок! Цок! — несется вслед за исчезающей девушкой, и парня с воображаемыми шпорами заливает горячая волна… Вот бы сейчас коня — да полететь, не разбирая дороги, догнать девчонку, смять, растоптать копытами.
— Так-то вот, — покачал головой председатель, — всякий про себя думает бог знает что, а придет костлявая с косой — и каков ты был?
Секретарь пожал плечами: пока что смерть не подавала ему ни малейшего знака.
— Врач говорил, она ничего не сознавала. Выпила и умерла — вот это я называю красивая смерть. — Про себя он подумал, что наконец-то настанет покой. Но вслух ничего не произнес.
— Ты там не был, — председатель раскашлялся, словно его все еще душил щекотливый запах пожарища. Секретарь оторвался от бумаг.
— Не думаешь ли ты, что в доме для престарелых с ней справились бы?
Председатель уставился в потолок. Какая-то тяжесть сдавила ему грудь. Его словно тянуло войти внутрь, он чувствовал, как слабеет. Сгореть в кровати… а собаки побежали за людьми…