— Впрочем, если ты умрешь, жертва Селены будет напрасной, — она наступает на Штицхена, заставляя его пятиться к окну, — меня это устраивает.
Закричав, Роб бросается на Лилит, надеясь развеять её образ в темноте, но она с широкой улыбкой принимает его в свои объятия. Холод пробирает до костей, хруст которых на доли секунд оглушает Штицхена.
Резкий удар куда-то под ребра. Звук разбившегося стекла. Ледяной ветер забирается под кожу, играет с волосами.
Роб не чувствует под собой опоры, бессильно цепляясь пальцами за воздух. Образ Лилит тает, оставляя вместо себя кромешную тьму и дьявольский смех, отражающийся в сознании.
Голос Берта где-то вдалеке зовёт его, но не может пробиться сквозь завывание ветра и хохот Лилит. Тело становится легким, расслабляется. В лицо с хрустальным звоном летят осколки.
Глубоко вдохнув, Роб наконец распахнул глаза, вынырнув из своего самого страшного кошмара. Тело пронзила острая боль.
Вдох.
Рот наполнился вкусом железа. Тёплая жидкость пенится в уголках губ.
Выдох.
Дышать слишком тяжело. В горле что-то клокочет, не позволяя закричать.
Вдох.
Небо. Синее, почти чёрное, усыпанное россыпью мелких звёзд. Они манят, умоляют смотреть на них как можно дольше, путаясь в оголенных кронах деревьев.
Выдох.
Оглушающая тишина. И звенящий шёпот, окутывающий колючим одеялом с головы до ног.
— Покойся с миром, Румпельштицхен.
========== Часть 10 ==========
Тихо. Слишком тихо. Только высоко над головой слышится щебет птиц, а у ног — плеск воды.
Роб не спешил открывать глаза. Впервые за долгое время он ощущал спокойствие. Умиротворение. Какую-то необъяснимую внутреннюю трепещущую радость, которая словно бабочки билась в груди.
Неяркое солнце грело, но не палило, лаская своими лучами его лицо. Воздух был наполнен ароматами цветов и жимолости.
Совсем рядом раздалось негромкое лошадиное ржание, прерываемое цокотом копыт.
— Стой, милая.
Низкий голос, смутно знакомый.
Штицхен нехотя приподнялся на локтях и посмотрел вдаль.
Рядом с красивой белоснежной лошадью стоял светловолосый мужчина, любовно поглаживая её гриву.
— Лиам!
Имя сорвалось с губ раньше, чем Роберт успел остановить себя. Лиам обернулся и, слегка прищурившись, расплылся в улыбке.
— Ты здесь.
Но добродушное выражение быстро исчезло с его лица. Брови нахмурились, обнажая печаль во взгляде.
— Ты рано.
Он подошёл к Штицхену и протянул ему руку, предлагая помощь. Роб не стал отказываться, и, поднявшись, крепче сжал ладонь Лиама, приветствуя его.
— Где она?
— Я проведу тебя.
Они шли вымощенными тропинками, петляющими по невероятной красоты лесу. Лиам вел лошадь рядом с собой, тихо обещая ей самого лучшего овса, когда они доберутся до конюшни. Роб усмехнулся — эти двое в эту минуту были идеальны в своем дуэте.
От зелени рябило в глазах, но Штицхену казалось, что ничего красивее он прежде не видел. Заметив удобный спуск к ручью, Роб остановил своего спутника.
— Погоди.
Ему вдруг нестерпимо захотелось умыть лицо прохладной водой, чтобы привести в порядок путающиеся в голове мысли. Картинки прошлого вспыхивали в сознании, но казались такими далёкими и нереальными, почти что выдумкой.
Роб будто видит себя со стороны.
Его искалеченное тело, усыпанное осколками, лежит на асфальте, неестественно раскинув руки. Кровавое пятно расползается под головой, смешиваясь с каплями усиливающегося дождя.
Больше нет ни боли, ни бешеного стука сердца. Только возгласы собирающихся прохожих.
К его телу подбегает Берт, хватает за безвольно повисающую руку, пытается найти пульс. Его бессильный вопль отпугивает зевак.
Взгляд выше — на месте окна в его квартире зияет пустой тёмный проём. Роб замечает куски выломанной деревянной рамы, разбросанной вокруг.
Становится нестерпимо жарко, в груди словно тлеют раздуваемые ноябрьским ветром угли. В глазах вспыхивают огоньки, расползающиеся алыми ручейками по лицу, рукам…
Огненный водоворот затягивает в свою воронку, смазывая очертания чёрного неба, мигающих сирен, Берта, склонённого над тем, что ещё недавно было им, Робертом Штицхеном.
Зачерпнув пригоршню холодной воды, Роб плеснул её в лицо, исступлённо наслаждаясь невероятным чувством лёгкости, что заполняет всё внутри.
Отражение в блестящей глади улыбнулось. Впервые за много дней.
— Вот чёрт!
Роб заметил небольшие острые уши, как у эльфа, и недоверчиво коснулся их. Твёрдые, гладкие, непривычные.
Лиам, подойдя к нему, тронул его плечо.
— Пойдём. Она ждёт.
Дальнейший путь проходил в молчании, и вскоре вдалеке показались остроконечные шпили замка, упирающиеся в пушистые облака.
Штицхен ускорил шаг, стараясь унять сбившееся дыхание. Лиам остался позади. С каждой минутой замок был всё ближе, и Роб, наконец, нетерпеливо взбежал на увитое плющом крыльцо.
Селена стояла спиной к нему, высоко подняв голову и рассматривая что-то в небе.
Воздуха не хватало. Мысли вдруг разом исчезли, оставив вместо себя только безудержное желание скорее обнять её, вдохнуть тёплый знакомый запах волос.
— Селена!
Она обернулась, нервно сжав перила одной рукой.
Недоверие, удивление, страх.
Принятие.
Он подхватил её на руки, едва не запутавшись в пышной юбке, и закружил, прижавшись носом к её лицу.
— Штицхен, поставь меня на землю! Уронишь!
Даже сейчас она – всё такая же несносная командирша.
Подчинившись, Роб аккуратно отпустил Селену, и, не сдерживаясь, обхватил за плечи и поцеловал. Так, как, наверное, никогда прежде. Так, что по щекам потекли слёзы.
И он впервые не стеснялся их.
— Ты слишком рано, Роб. У тебя было ещё достаточно времени.
В её голосе не было укора, только бесконечная печаль.
— Нехорошо заставлять женщину ждать.
— Дурак!
— Помнишь, я сказал, что мне некого будет любить, если ты умрешь?
Селена вздрогнула.
— Ты вспомнил.
Вместо ответа он крепче прижал её к груди, лелея точно ребёнка. Целуя куда придётся, лишь бы чувствовать губами её тёплую гладкую кожу.
— Ты… один?
— Да. Не стал забирать с собой нашего общего друга, так хотя бы не нужно будет терпеть его дурацкие шуточки. Придётся ему пока справляться без нас.
— Я знала, что вы поладите, — Селена улыбнулась.
— Если это можно так назвать, — Роб закатил глаза, но мысль о том, что Берт жив, согревала. — Почему Долина?
Селена засмеялась.
— О, я не могла отказать себе в удовольствии позлить тебя, — она приподнялась на цыпочки и чмокнула его в смешное острое ухо.
— Ты невыносима.
— Учусь у лучших, Штицхен, — Селена посерьёзнела, — но, если честно, Долина — это единственный из всех миров, где я почти чувствую себя дома. Здесь я — королева, и могу решать, что произойдёт. У меня получилось сделать так, чтобы войны не было. Понимаешь, ничего этого не было!
Роб недоверчиво заглянул в её счастливые, искрящиеся радостью глаза.
— Как?
— Просто захотела. Я ведь всегда делаю только то, что хочу.
— Где-то я это уже слышал.
Холодок по спине.
Дежавю.
— Здесь я — Селена, Роб. Я — это я, и больше никто не помешает мне быть собой. Её здесь никогда не существовало.
В небо, вырвавшись из зелёного плена, поднялась стайка птиц. Тёмное облако, громко щебеча, взмыло ввысь, оставляя за собой необъяснимое чувство свободы.
Всё снова только начинается. С чистого листа.
Не важно, как это произошло раньше. Не важно, что ждёт в будущем. Сейчас она рядом, а остальное будет так, как должно быть.
Селена положила голову ему на грудь, очерчивая пальчиком линию плеча, проведя по ключице, коснувшись кончика уха.
— Я люблю тебя, Штицхен. Что бы ни случилось.
— Что бы ни случилось.