— Мистер Уолдорф, Нойзман, — Роб кивнул своим и посмотрел на двух других детективов, — добрый день.
— Уайт и Стенфорд, — подсказал шеф, все ещё не переставая злиться, — Штицхен, где тебя собаки носят?
Роб поджал губы.
Мистер Уолдорф вздохнул, прекрасно зная, что дальнейшие препирательства бесполезны. Несмотря на достаточно высокую должность и грубые манеры, к своим подчинённым он относился достаточно лояльно, негласно благодаря их за хорошую службу.
— Ладно, раз все в сборе, можно начинать. Что мы…
Речь шефа прервал стук в дверь. Посетитель, не дожидаясь приглашения, зашёл в кабинет и обвёл взглядом присутствующих. Мистер Уолдорф побагровел от такой наглости, но Роб едва ли обратил на это внимание.
Раздался хруст и в руке Штицхена остались обломки карандаша.
На пороге стоял мужчина, с которым Селена встречалась тайком вчера.
*Браунс — аналогия с Браунсвиллом в Нью-Йорке, но так как город, где происходят реальные события в каноне не указан, автор взял на себя смелость провести параллель именно с Большим Яблоком
========== Часть 5 ==========
Страх.
Первобытный, всепоглощающий.
Он парализует, не позволяет вымолвить и слова. Расползается по всему телу, сковывает руки и ноги.
Кем бы ты ни был, что бы ты о себе ни думал, перед ним ты беспомощен. Все, что остаётся — подчиниться.
Закончить начатое.
Острое лезвие легко распарывает тонкую ткань, холодит кожу, входит в плоть, как в мягкое масло. Поначалу нет ничего — ни боли, ни осознания.
Они приходят через несколько мгновений, когда кровь наполняет рот, стекает по лицу.
Горячая, густая.
Алые капли на белоснежной блузке.
Черт, вот же она, эта блядская боль. Наполняет легкие, жжет в груди. Как же трудно дышать…
Вдох. Выдох. Хрип. Ноги больше не держат.
Тело плашмя валится на ледяной пол, своим весом вгоняя нож по самую рукоятку.
Вдох.
Нет сил открыть глаза. Слух улавливает голоса, чей-то крик. Пальцы судорожно сжимаются, словно надеясь уцепиться за последние секунды в этом мире. Бесполезно.
Боль затихает. Становится тихо.
Выдох.
***
Мужчина огляделся и произнёс официальным тоном:
— Добрый день, господа, прошу меня простить, — его взгляд остановился на Роберте, — я к детективу Штицхену. Если можно.
Первым отмер Уолдорф.
— Как вы вообще сюда попали?
Посетитель остался невозмутимым.
— Я таролог.
— Кто, простите? — Роб собрал со стола остатки сломанного карандаша, глядя на него исподлобья.
— Таролог. Разбираюсь в картах таро. Вы же сами меня вызвали, — мужчина сделал акцент на последнем слове и продолжил, — по поводу…
Все ещё ничего не понимающий Штицхен решил подыграть ему.
— М-м-м… да, припоминаю, мистер…
— Зовите меня просто Берт.
Берт.
В этом имени было что-то очень знакомое, настолько, что Роб вздрогнул. Ему вдруг показалось, что он знает этого человека, просто… забыл?
Бред.
— Молодой человек, мы так не работаем, — даже флегматичный Нойзман отвлёкся от своего компьютера, возмущённый совершенно невозможной ситуацией, — никто не давал официального запроса…
— Конечно, не давал, — Роб поспешил угомонить коллегу, пока к нему не присоединились остальные, и без того наблюдавшие за разговором с недовольными лицами, — сначала я хотел удостовериться, что это не шарлатан, а специалист.
— Штицхен, да они все шарлатаны.
— А у тебя есть другой вариант узнать, что означают те карты? Погуглишь? — Роб кивнул Уолдорфу, давая понять Нойзману, что разговор окончен. — Разрешите, сэр? Я зайду к вам после.
Шеф хмуро кивнул.
— Ты знаешь, что делаешь?
— Однозначно.
«Однозначно, нет».
Штицхен открыл перед «тарологом» дверь, приглашая выйти. Тот не стал сопротивляться и проследовал за ним.
Роб шёл молча, не оглядываясь. Он точно знал, что Берт не отстаёт, и вёл его прочь из здания. Наконец, они оказались на парковке.
— Ну и какого хрена?
Никаких церемоний. Роберту не нравилось быть в неведении. И один-единственный вопрос, заданный угрожающим тоном, должен был решить эту проблему полностью.
По-крайней мере, ему так казалось.
Зря.
— Да, а ты все такой же.
Берт произнёс это очень тихо, глядя куда-то в сторону, но Роб все равно услышал.
— Повторяю вопрос. Последний раз.
— Да-да, а потом схватишься за пушку и будешь махать ей перед моим носом, — Берт с усмешкой указал на кобуру Штицхена, — послушай…
— Мы не переходили на ты, — Роб грубо оборвал его, подавив желание потянуться к пистолету.
— Это ты так думаешь.
Берт раздражал его. Манерами, голосом, всем своим видом. Он вёл себя слишком странно, но он что-то знал. И это что-то было слишком многим. Он знал Селену, знал что-то про таро.
Чёртово таро, из-за этого кретина Роб даже не успел посмотреть документы по новой жертве.
— Я здесь из-за Селены.
Имя возлюбленной оглушило Роберта. Словно ледяной душ, без предупреждения излившийся на голову.
Штицхен клацнул сигнализацией и сел в машину, изнутри открыв дверь собеседнику.
— Давай по порядку, — Роб вздохнул, понимая, что происходит что-то совершенно ему не ясное.
Не укладывающееся в привычную картину его мира. Разрывающее его изнутри головной болью.
Берт кивнул, словно соглашаясь.
— На ты?
— На ты.
Он явно остался доволен ответом.
— Мне нет смысла рассказывать с самого начала, ты все равно не поверишь. Но прими как факт — я хорошо знаю тебя и Селену. И… жертв этого вашего маньяка. Кстати, вы его не найдёте.
Штицхен напрягся ещё больше, но Берт, не обращая на это внимания, продолжил.
— Все, что могу сейчас тебе сказать — я что-то вроде ее врача. И я действительно врач, хоть уже давно и не практикую. Полтора года.
Полтора года.
Занятно.
— Когда Селена узнала об убийствах, она сразу пришла ко мне. Потому что знакома с каждой из погибших. И это пугало ее.
— Почему к тебе? Почему бы ей не поговорить об этом со мной?
— Потому что ты не понял бы ее. Счёл сумасшедшей. Черт возьми, да я и сам не до конца уверен, что мы не психи!
— Мы?
Ревность.
Ревность от того, что «мы» — это не про него и Селену. А про неё и Берта. Какие, к дьяволу, мы?!
— У нас никогда ничего с ней не было. Единственное, что нас связывает — мы все помним.
— Что вы помните?! Что?!
Роб уже не сдерживался. На его крик оборачивались прохожие, но ему было плевать. Виски словно пронзало насквозь, головная боль становилась невыносимой, давила.
— Я не могу тебе сказать. Ты должен вспомнить сам. Но могу сказать одно — мы все в опасности. Она в опасности.
— Кто — мы все?
Вдох. Выдох.
Воздух проникает в легкие, словно раскаленное железо. Выжигает изнутри.
— Ты, я, но самое главное — она.
В этой фразе было что-то, что заставило Роба внимательно посмотреть Берту в глаза. В них не было больше никакой бравады. Огонька не было. Но почему же Штицхену казалось, что он там вообще должен быть?
Только какая-то тихая печаль, констатация факта.
— Это она попросила тебя прийти?
— Нет. Я сам, и я бы не хотел, чтобы она узнала о нашей встрече.
— Как она бы не хотела, чтобы я знал о ваших встречах? В Браунсе.
Берт понимающе хмыкнул.
— Именно.
Роберт сдержался, чтобы не застонать. Мигрень сжимала голову в тиски, казалось, что ещё чуть-чуть и голова просто лопнет. Руки не слушались. Накатила тошнота. Голос Берта будто пробивался сквозь вату.
— Я просто прошу тебя, присмотри за ней. Она ни в чем не виновата. Хотя началось все с неё.
Штицхену не хватило сил даже кивнуть. Боль сводила с ума, заставляя задержать дыхание. Ведь с каждым вдохом становилось только хуже.