– Китайский, – со знанием дела заметил Яшка. – У нас такой есть, но колба лопнула. Стекло, оно бьётся. Твоего чая на всех не хватит А ну, робя, соберите-ка хворосту! – приказал Яшка. – Будем пить лесной чай со смородиновым листом.
– И со сгущёнкой, – добавил я.
– И с вареньем, – подсказал Толян.
– И с вареньем, – подытожил я.
Яшка освободил свой трёхлитровый рабочий котелок, сходил к ручью, принёс воду и горсть фиолетовых луковиц.
– Это корни саранки, – сказал Яшка.
– Сейчас мы её запечём, – решила Любка. – Ты, наверное, никогда и не пробовал?
– Да у нас на Барабе этого добра хоть пруд пруди. Пойдёшь на базарчик, там всё можно купить. Нам даже иногда бананы и апельсины привозят. Только за ними большая очередь.
Ожидая, пока вскипит в котелке вода, я начал рассказывать о Робинзоне Крузо, как он оказался один на острове и как из нескольких зёрен научился выращивать хлеб, как спас Пятницу и победил людоедов.
– А что, есть люди, которые едят человечину? – поразился Толян.
И я, не зная что ответить мальчишке, запнулся и замолчал. В голове мелькнула фраза деда Михаила, что мы поедаем друг друга и этим сыты бываем. Но как объяснить ему, что это написано в книге, а Толян спрашивал не про книгу, он хотел знать, можно ли вообще съесть человека?
– В книге говорится, что бывали случаи, когда некоторые народы убивали своих врагов и съедали их, чтобы показать своё превосходство, – пришла мне на помощь Любка.
– Но это были уже не враги, а пленные, – уточнил Толян, – а с пленными так нельзя.
– Да что там пленные! – вмешался Яшка. – Отец рассказывал, что опытные зеки, планируя побег, брали с собой неопытного, как они называли «ходячую тушёнку», и съедали его по дороге. Но тебя бы не взяли, ты худой.
Все Ямщиковы начали рассматривать Толяна и хохотать:
– Наш Толян – суповой набор!
– Вот погодите, я вырасту и стану лётчиком или офицером, – обиделся Толян. – И все мне будут отдавать честь, как деду Михаилу.
– Думаю, так и будет. Осталось немножко подождать, – примирительно добавила Любка. – Только надо хорошо учиться и читать книжки.
Я догадывался, Любка читала про Робинзона, но помалкивала, ей хотелось, чтобы её братья узнали историю мореплавателя от меня. И я тут же начал рассказывать про таинственный остров Жуля Верна и как они добывали огонь при помощи увеличительного стекла от очков.
После обеда я предполагал, что Любка даст себе и ребятам отдохнуть или хотя бы сделает короткий перекур, но она вновь, повязав на голове платок, как о давно решённом заявила:
– Молодцы, ребятки, хорошо начали, надо так же хорошо закончить. Погода шепчет, только разворачивайся.
И вся ребятня, как мураши, подхватив свои котелки и корзинки, вновь расползлась по косогору. Для кого-то забава, а для них привычная работа. Недаром есть поговорка: день год кормит. Обратная дорога показалась мне гораздо короче, даже несмотря на то, что мы шли, нагруженные ягодой.
– Своя ноша не тянет, – улыбнулся Яшка, помогая нести корзинки, как он выражался, мелким братьям.
И я вдруг почувствовал, что вся эта соседская ребятня совсем уже нечужая, как будто мы уже давно знакомы и уже не впервой вместе ходим по ягоды.
Ямщиковская артель за один заход нагребла несколько вёдер земляники, и на другой день тётка Устинья стояла на базарчике у станции и продавала ягоду в бумажных пакетиках. Брали охотно. Она, зная расписание поездов, прежде всего рассчитывала на проезжающих пассажиров. После сама хвасталась, что ягода пошла влёт.
– К школе куплю ребятам обновку, – говорила она, и в этом была похожа на мою маму. Мы тоже с отцом ездили по ягоды, и мама относила продавать их к магазину.
Баба Мотя удивилась, когда я принёс полный бидон, да ещё нагреб ягоду в майку, высыпала землянику на стол прикинув на глазок, что я набрал больше ведра.
– Ты весь в Колю, – отщипывая и складывая в отдельную чашку зелёные хвостики и жопки, начала нахваливать меня. – Твой отец был старшим и кормил нас, когда были непростые времена. Уйдёт в тайгу, весной несёт черемшу, летом – ягоды, осенью – орехи, зимой ставил силки и приносил иногда по нескольку зайцев. В двенадцати километрах от Кимильтея Михаил с Алексеем построили заимку. Та наша жизнь была как на необитаемом острове, только твой Робинзон был один, а мы жили большой семьёй. Работа с утра до ночи. Но были молоды, здоровы, казалось, седня всё сделаем, завтра будет полегше. Ну и дети, они скучать не давали, то надо, другое, только разворачивайся. Это Господь создал жизнь за семь дней, отделил свет от тьмы, сказал, что в жизни будет всё: хорошее и плохое, горькое и сладкое, маленькое и большое, трудное и лёгкое. Главное же для человека – уметь терпеть: боль, холод, голод, жару и не терять веры. На заимке, когда твой отец подрос, он стал за старшего. Всякое бывало. Ели всё, что можно есть, всё шло в ход, например, ту же луковицу лилии, её здесь саранкой называют.