Он огородом темным пробежал
И через дыру в заборе видел,
Как пьяный муж – амбал
Свою жену жестоко избивал.
Как угасала в ней душа,
И как звериная рука
Роняла тяжкие удары,
В кровь окуная свой кулак.
А на крыльце стоял мужчина,
Крутя на пальце смольный ус,
И говорить могла скотина
Из своих поганых уст!
– “…да будет знать теперь уж точно,
Что значит мужу изменять,
Запомнит курва прочно,
Что значит нас не уважать…”
А Якоб с камнем в кулаке
Взлетел над боровом жестоким,
И тот почувствовал в виске —
Тупую боль, и подкосились ноги.
Удар – в спине немая боль,
Хруст кости – темнота.
И только слышать Якоб мог:
Истошный крик и блеянье ягнят…
DREAM
В прослойке неба серой,
Меж рвани грязных облаков
Луч солнца кротко-смелый
Блестит над тучами паров.
Завод стоял вблизи от Темзы,
И цветом жженных кирпичей
Он выдыхал с шипеньем бездны
Пары и жар слепых печей.
Как жадный бог-язычник
Сжирал людей огромной пастью
И рокотом привычным
Ревел, как в страшное ненастье.
Зайдемте в пасть завода,
Пройдемте вдоль копченных стен,
Вдаль ржавых паровых моторов,
Железных ртов и трубных вен.
В одном из мрачных помещений,
Похожем более на склад,
Среди бумаг и извещений
Сидел мужчина в сломанных очках.
В бесформенном, седом цилиндре;
Сюртук из ветхого сукна.
Лампадка с вязким керосином
Мерцает тускло – полутьма.
Он инженер завода,
Его работа – чертежи;
Таких как он всего лишь трое,
Но получает жалкие гроши.
Не молод и не стар,
Живет он бедно и один.
Его друзья – мундштук сигар,
Его наследник – рев турбин.
Рукой в чернилах снял очки
И скрипом пола подошел
К оконной хлипкой ручке
И, провернув ее, открыл засов.
Вид открывался на проспект,
На шумный мерзлый город,
Где стук пролеточных карет
Смешался с пениями хора.
Гремели кэбы, ландо, фаэтоны,
В пот загоняя лошадей,
По тротуарам мокрым
Стекали тени богачей.
Их трость простукивала площадь.
В камзолах ярких, дорогих,
Во фраках самых модных
И в туфлях, что смольны.
А рядом дамы в пышных платьях
Модели robe a l`angliaso.
Духи, трепещущие сладко,
Шелка и лоск атласа.
У водосточных труб
Стоит худой ребячий хор,
И песню жалкую свою
Он дарит публике немой…
Порыв сырого ветра
По улицам стелился,
Взлетал к седому небу,
Срывая розовые листья.
Один листочек прелый,
Кружась над пениями хора,
Чуть шелестел, как лепет,
И подлетел к оконным створам.
А инженер устало-сонный
Платком небрежно смятым
Протер очки движеньем томным,
Обвел проспект скучавшим взглядом.
***
Дробь барабанила по крышам,
Стекая с грязных скатов.
И ветер уносил все выше
Печаль минувших страхов.
В коморке темной чахлой,
Где поселился наш герой,
Чуть трепетал огонь очага,
И в дымоходе таял вой.
На низкой выцветшей кровати,
Под рваным, стеганным пальто
Лежит с отсутствующим взглядом,
И мысли все лишь об одном.
Он вспоминает ласковое детство:
На кухне беленую печь
И мать ирландку с добрым сердцем,
Ее незабываемую речь.
Их тихий домик у холма,
Пристрой и милый палисадник,
Тропинку узкую к полям
И вдоль нее разросшийся лишайник.
Он шел к отцу полями,
Срывая белые цветы;
Его дорогу затмевали
Ракиты пышные кусты.
Йоркширские пологие долины.
За фермой и зелеными садами
Скрывались мельницы турбины,
Он ждал отца с открытыми глазами.
Его фигура тень бросала,
А он бежал к нему, смеясь,
И не было на свете рая,
Лишь только синь любимых глаз.
***
Образы всплывали,
Рождались в этой голове;
И медленно, не замечая,
Он очутился в крепком сне.
Его сознанье, голодая,
Пугало жуткими картинами:
Печей горнила крик пронзая,
И удушая в вязкой тине.
Он был во мраке абсолютном,
Во тьме холодной, ледяной.
Но что-то вдруг перевернулось,
И свет забрезжил молодой.
Он снова юн, красив и ловок.
И смотрит он немного дико
На кряжи гор, и станы сосен,
И на ягнят, пасущихся так тихо.
И снова мрак, и снова свет.
Он видит небо, россыпь звезд.
И лунный диск, и хвост комет,
И мрамор стен, что так белес.
Его нога в сандалии протертой,