– Если Содружество существует, его можно было бы использовать, – предположил Эрик дальнейший ход мыслей Ярослава.
– Тебя такие подробности не интересуют, – сказал Ярослав, делая серьезное лицо. – Это все мелочи. Детали.
Эрик кивнул, сдерживая смех.
– Давно я тебя знаю, – сказал Ярослав, – а все не пойму – что же тебя на самом деле интересует?
– Водоизмещение, – ответил Эрик.
– А?
– Сколотить бы посудин двадцать или тридцать, – объяснил Эрик. – Не драккаров, не кнеррир, а среднее что-то. Путь в Исландию известен. А если из Исландии, при благоприятном ветре и течении, идти строго на запад, то из двадцати штук семь-восемь точно доплывут.
– Докуда они доплывут?
– Есть такая земля. Винлянд.
– Нет такой земли.
– Есть.
– Ну и зачем она тебе?
– Мне она ни к чему. Но может, кто-то еще заинтересуется. Даст средства.
– Я тебе обещал средства.
– Мало.
– Дам больше. Только объясни – зачем? Тем более, что по твоим же доводам, там, в Винлянде, никто не живет. Пусто. А в виноград и кисельные берега верится плохо.
– А мне любопытно.
– Странный ты.
– Ты только сейчас догадался, что я странный? – спросил Эрик насмешливо.
– На кого сына оставишь?
– Сына я беру с собой. Ему уж десять лет, пусть привыкает.
– К чему?
– К походу. К бортовой качке. К туману. К брызгам в морду.
Некоторое время они молчали.
Содружество Неустрашимых, думал Ярослав. Ни слова старая ведьма не сказала о Содружестве. А ведь должна знать, если конечно оно, Содружество, существует. Кому ж и знать, как не ей, полоцкой барыне. Может, Житнику расскажет?
Вскоре появился Житник, неся в руке какие-то письмена, скрученные в трубку. Эрик протянул руку к письменам.
– Зачем тебе? – спросил Житник, не давая письмена.
– Надо.
– Что-то здесь не так, – сказал Житник. – Это какая-то тайна великая. Если верить Рагнхильд, это очень древние письмена и рисунки. И малевали их какие-то страшнейшие волхвы лет четыреста назад.
– Давай сюда! – рявкнул Эрик, отбирая свиток. Поспешно развязав тесемки, он лист за листом просмотрел содержимое свитка.
– Что же это за волхвы такие? – заинтересовался Ярослав. – И что за грамота?
– Да какие волхвы! – Эрик отмахнулся, изучая рисунок. – Сперва отец мой писал и чертил, а потом я. Сам. Четыреста лет, надо же.
– Так это твои художества?
– Ага.
– А как они оказались у Рагнхильд? – спросил Житник подозрительно.
– Что там, а ну-ка, покажи, – попросил Ярослав. – Путь в Винлянд, небось?
Житник усмехнулся.
– Ничего смешного, – сказал Эрик. – Ага, вот оно.
– Что «оно»?
– Течение. Никак не мог я вспомнить, где оно. Стало быть, можно идти даже севернее, чем я думал. Оно, пожалуй даже и лучше. Ну что, боляре, разобрались с Рагнхильд, все выяснили, что выяснению подлежит?
Ярослав посмотрел на Житника, и Житник едва заметно кивнул. Оба посмотрели на Эрика, но он был занят рассматриванием своих карт.
Глава пятая. Дир
Уснул Хелье только под утро. Видел, засыпая, как Эрик наскоро одевается, спеша по каким-то своим делам.
Проспал до полудня. Выскочив на двор и поссав, он вернулся опять в комнату, повалился ничком на кровать, и задремал сладко. Эрик с тех пор не возвращался. Еще через час Хелье поднялся, походил из угла в угол, оделся, вышел в крог, нехотя позавтракал, и провел остаток дня в кроге и во дворе. Вспоминалась Матильда. Не безумие ли – ехать искать ее в многотысячном городе в расчете на то, что она сдержит обещание и убежит с ним? Да и вообще – как он должен расценивать ее поведение? Продалась греку за приятную прогулку по миру! И это – девушка, которую он, Хелье, любил. И теперь любит.
Любит.
Им овладела какая-то странная апатия. Делать ничего не хотелось. Хозяйка Евлампия пыталась строить ему из окна глазки, когда он сидел во дворе на солнышке, но он не обращал на нее внимания. Затем Евлампия отлучилась на несколько часов и вернулась серьезная и напуганная. Глазки она больше не строила, но, напротив, смотрела на Хелье с подозрением.
Посетителей в этот день было немного, и сплетничали и спорили они тише обычного. Выделялась жена какого-то ремесленника, с пухлыми руками и тонким ртом с загибающимся к низу углами, возмущенно выкрикивающая время от времени «Невозможно!» или «Ужас!» или «Вот же хорлы!», которой все время говорили «Шшш! Тихо, тихо!..»
Выходил куда-то прислужник Гречин, вернулся злой, и о чем-то шептался с хозяйкой в нехарактерной для него настойчивой манере, поглядывая на сидящего в углу общей гостевой комнаты Хелье. К ним подтянулись остальные посетители, человек пять, а вокруг Хелье образовалось пустое пространство. Обсуждающие события думали, что Хелье их не слышит. Хелье слышал каждое слово. У него был особый, тренированный Старой Рощей, слух.