Я сидел в гостинице. Через несколько часов надо было идти на вокзал. Грустно было прощаться с друзьями, с Испанией, ставшей для меня родной и близкой, где провоевал почти год бок о бок с испанскими товарищами против фашистов.
На карниз окна сел голубь. Бедняга хотел пить. Я принялся искать какую-нибудь посудинку, чтобы напоить птицу, но, ничего не отыскав, просто плеснул воды на подоконник. Голубь жадными глотками начал пить, пританцовывая и поглядывая в мою сторону.
«Как мало нужно птице, — мелькнуло в голове. — А сколько надо человеку? Сколько труда, сил, крови, жизней надо отдать людям, чтобы человечество было счастливо, чтобы не было войн, разлучающих нас с Родиной, друзьями, женами. Ведь Мате Залка так любил свою семью, людей, Отчизну, так хотел счастья, а его убили. Да разве один только Залка сложил свою голову? Многие, очень многие не вернулись на Родину».
Последние часы в Испании.
Перед отъездом еще раз зашел к Листеру. Пока сидел у него, в комнату вбежал высокий паренек в военной форме. Черный как цыган, с ослепительной улыбкой и веселыми глазами. Всматриваясь в черты его лица, я заметил что-то знакомое, ранее виденное, но где? Парня я никогда не встречал, это я знал точно. Но у кого-то уже были такие же глаза, улыбка…
Паренек едва успел закрыть за собой дверь, как сразу бросился в объятия Листера. Они долго обнимались, хлопали друг друга по спинам, пожимали друг другу руки, и со стороны казалось, что встретились отец с сыном. Но у Листера не было детей.
— Павлито, — сияющее лицо Листера обернулось в мою сторону. — Это сын нашей Пасионарии, — кивнул Листер на пришельца, — капрал Рубен Руис Ибаррури.
Так вот почему этот юноша показался мне знакомым! Он был очень похож на свою мать. Мы крепко пожали друг другу руки. Веселый и общительный, он без умолку говорил. Его юношеский задор захватил и меня, и Листера. Хотелось так же смеяться, так же размахивать руками и так же убежденно рассказывать, как это делал Рубен.
Ординарец принес вино, бутерброды, лимон, апельсины, и Листер пригласил нас выпить по рюмке. За мой отъезд, как он выразился, и за нашу встречу.
Я сказал Рубену, что восхищен его боевыми делами: в семнадцать лет быть капралом и иметь богатый опыт борьбы и командования — не каждому дается. Он смутился только на минуту и с той же непринужденностью, которая проскальзывала в любом его действии, ответил:
— Вы сказали о моей молодости. Очевидно, вы считаете, что мне еще рано воевать? Как мог я не быть среди борцов за свободу? Моя кровь, моя жизнь принадлежат моему народу, моей Испании.
Его голос дрожал, лицо стало строгим и суровым. В наступившей тишине раздался спокойный голос Листера:
— Не удивляйся, Павлито, уже в тринадцать лет, когда Рубен с матерью приехал в Мадрид, он продавал подпольную партийную газету на улицах города и в рабочих кварталах, обманывая полицию, охотившуюся за газетой.
Он мельком взглянул на Рубена.
— С детских лет, — продолжал Листер, — он участвовал в демонстрациях. Вместе со старшими товарищами на могиле рабочих, павших от рук полиции, он клялся мстить душителям свободы. И вот ты видишь перед собой сержанта Ибаррури, сознательного борца за республику.
Он снова взглянул на Рубена.
— Выше голову, мой мальчик! — И хлопнул его по плечу. — Не стесняйся, старина. Побольше бы таких орлов, как ты, как наш Павлито, и «коричневая чума» задохнется в бессильной злобе. Вы знаете, ребята, что делает скорпион, когда чувствует опасность? Он убивает себя своим же ядом. Так будет и с «коричневой чумой», если все народы и их правительства встанут на ее пути. Но для этого нужны хорошие, боевые парни, много таких парней, как вы, друзья.
Он на минуту замолк и подошел к моему стулу.
— Вот почему, Павлито, мне искренне жаль расставаться с тобой. — В его словах была теплота и грусть, которые до глубины души тронули меня. — За несколько месяцев, что ты был у нас, мы здорово полюбили русских, камарада…
— Как? — удивился Рубен. — Вы уезжаете?.. В такое время… — Его сердитый взгляд останавливался то на мне, то на Листере. — Да ведь это…
— Нет, это не то, о чем ты подумал, мой мальчик, — перебил его Листер. — Это приказ командования.
— Приказ… — медленно произнес Рубен. — Простите, Павлито! Ваш Суворов, — Рубен тронул меня за руку, — правильно сказал: «Не научившись повиноваться — не научишься повелевать». Это я запомнил еще с того времени, когда был у вас, в Союзе. На всю жизнь!.. Я вам желаю всего хорошего.
— Благодарю вас.
Листер и Рубен провожали меня до вестибюля.
— Вам надо учиться, Рубен, — сказал я ему на прощанье, — обязательно учиться. Получив военные знания, вы станете сильнее во сто крат. — Мы крепко пожали друг другу руки. — Надеюсь встретить вас прославленным командиром, Рубен.