Добровольцы

Их взгляд непреклонный Кайтанова тронул,
Но ярость в сознанье прихлынула сразу:
Какая-то сволочь бежала к перрону,
Прижавши к груди антикварную вазу.

Развязанный галстук, дрожащие губы,
Одна на другой две хорьковые шубы.
Кричали на ближних путях паровозы,
И утро мерцало сквозь дождь, как сквозь слезы.

Бесшумно пришел, поравнялся с платформой
Особый состав, удивительный поезд —
Стеклянный, сквозной, обтекаемой формы.
Толпа загудела, шеренгами строясь.

И Коля вагоны узнал, что ходили
У нас под землей с тридцать пятого года,
Не знавшие дождика, снега и пыли,
Ни разу не видевшие небосвода.
Казалось, им все незнакомо и ново
И щурятся окна от света дневного.

Мой свадебный поезд! Вовек не нарушу
Наш первый закон — комсомольскую верность!
С той болью, как кровь проступает наружу,
Вагоны пришли из метро на поверхность.

Впервые их вез паровоз — осторожно,
Шипя тормозами, страдая одышкой.
Кайтанов среди суматохи тревожной
Увидел жену с оробелым сынишкой.

Он взял их в охапку, но вышло объятье
Каким-то колючим, каким-то холодным.
Печалью отмечено, словно печатью,
Слилось оно с давкой и горем народным.

Детей отправляют куда-то за Каму.
«Одних?» — «Нет, с начальницей детского сада».
«Ты слушайся тетю, как папу и маму.
Платок не развязывай! Плакать не надо…»

Посадка объявлена. Найдено место.
В вагоне прозрачном и душно и тесно.
Тут дети, старухи и ранние вдовы.
Темны их одежды, подглазья лиловы.
И кажется, громкая речь невозможна
В тоске их железной, печали дорожной.

И только огромный небритый красавец,
Что он композитор, орет без умолку,
Узлы перетаскивает, толкаясь,
Бранится, отдельную требует полку.
Пора провожающим выйти. Отправка.
Уехал наш мальчик, наш Славик, наш Славка.

«Увидимся скоро. Сынок, до свиданья!
Мы знали, что ты молодец настоящий!..»
…Глядит изумленно равнина седая
На поезд нарядный, к востоку спешащий.

Навстречу ему эшелоны с войсками,
Теплушки с гармонью и песней лихою,
Платформы с орудьями, броневиками
И танками, плотно укрытыми хвоей.
Кайтанов с трудом уводил от вокзала
Подругу свою. А Елена молчала.

Лишь выйдя на площадь, Кайтанов заметил,
Что робкой походкой идет с ними рядом
Какая-то девушка. Взгляд ее светел,
И пасмурный день освещен этим взглядом.
«Знакомься! Невеста Уфимцева, Таня.
В квартире мы с нею живем, как сестрицы».
Сквозь дождика детское лепетанье
Втроем они шли по военной столице.
О сыне — ни слова. В суровой печали
О Славике все они вместе молчали.

Оставив двух спутниц в простуженном сквере,
Где днем отдыхали аэростаты,
Кайтанов, привычно заправку проверив,
Вошел в кабинет, где бывал он когда-то.

Угрюмый нарком метростроевца слушал…
Хоть веки усталость намазала клеем,
Толчками вливалось спокойствие в душу:
«С такими людьми мы врага одолеем».

Он тихо сказал: «Ты отозван из роты
Для новой, особо серьезной работы.
На Волгу сегодня же выехать надо:
Опасность и здесь, и на юго-востоке;
Ты должен для жителей Сталинграда
Убежища вырыть в короткие сроки».

Кайтанов вздохнул, распрощался и вышел,
Ни Лели, ни Тани он в сквере не встретил.
Тревога… Тревога… Зенитки на крышах.
Стучат. И летает лохмотьями пепел.
И снова вокзал, эшелон и дорога.
Налет и бомбежка, отбой и тревога.