Добровольцы

И в разговоре очень осторожном
Они друг друга стали узнавать.
Еще со смертью побороться можно —
Двум не бывать, одной не миновать!

«Ведь вы солдат Испании? Отлично.
Не будем забывать своих забот.
Антифашистов, вам известных лично,
Пожалуйста, возьмите на учет.

В отдельности поговорите с каждым.
Проверить надо всех, не торопясь:
Кто может справиться с заданьем важным
И с Тельманом в тюрьме наладить связь?

Товарищи из Франции и Польши
Связались с партизанами уже.
Не мне учить вас, чем живет подпольщик,
Как ни было бы тяжко на душе».

Они расстались. Все, как прежде, было:
Овчарки, пулеметы, смерть и труд.
Но Фриц дышал отныне новой силой,
Сраженьем, продолжающимся тут.

Стал этот лагерь, спрятанный за лесом,
Среди полей сожженных и болот,
Необычайным мировым конгрессом:
Как там ни тяжело — борьба идет!

(В последний час: в районе Орлеана
Крушение устроили маки;
На берегах Норвегии туманной
Склад пороха взорвали рыбаки.)

И комендант исходит лютой злобой:
«Перестрелять евреев и цыган;
Антифашистов — на режим особый,
Сковать их по рукам и по ногам!

Военнопленных русских — самых прытких
Туда же, в карцер. И пускай они
Отведают средневековой пытки,
Усовершенствованной в наши дни».

И вышло так, что в темном каземате,
Где нет ни табурета, ни кровати,
Среди промозглой сырости и мглы,
Спина к спине — полковник Танин с Фрицем.
По темным лицам ползают мокрицы…
Ручные и ножные кандалы
Несчастным не дают пошевелиться.

О чем они кровавыми губами
Друг другу шепчут? Кажется, о том,
Что суждена развязка этой драме,
Все в мире переменится потом.

Москва в Берлин ворвется не для мести,
Хотя жесток и страшен счет обид.
Германия разбитая воскреснет,
Преодолев отчаянье и стыд.

Вернется Гете, возвратится Шиллер,
И Вагнер в буре музыки придет.
Так будет, будет! Так они решили,
Встречая новый сорок третий год.

(В последний час: у Волги и у Дона
Кольцо замкнулось вкруг фашистских войск.
Враг жрет конину. Тает оборона,
Как в блиндажах на свечках тает воск.

И залпы артиллерии советской
По траектории вокруг земли
Летят и тюрьмы сотрясают вестью,
Что наши в наступленье перешли.)

У заключенных времени так много!
О прежней жизни, радостях, тревогах
Они друг другу шепчут без конца.
И слышат только стены одиночки,
Что взял себе полковник имя дочки —
Ведь это не зазорно для отца.

Она в Москве. Она зовется Таней.
Теперь уже ей девятнадцать лет.
А у товарища воспоминаний
Ни о семье, ни об уюте нет.
Не делит он ни с кем своих страданий,
Любовь — ему неведомый предмет.

Он сын борьбы, и муж ее, и может
Отцом ей стать и братом на века…
Наверное, успеют уничтожить
Его и русского большевика.

Но если не бессмертны коммунисты,
То дело их бессмертно! Вновь и вновь
Они сражаются, идут на приступ,
И в том их жизнь, их правда, их любовь.

И русский вспоминает про метели,
Что нынче закипают на Дону.
Двадцатого столетья Прометеи,
Они, как победители, в плену.