Выбрать главу
«Да, с концепцией такою На метро работать как?» «Не вернут на шахту Колю: Слишком резок он, чудак!»

Глава тридцать восьмая

МИРНЫЕ ДНИ

Полковник Уфимцев приехал в столицу С большим чемоданом, с японскою водкой, С такими рассказами про заграницу, Что зимняя ночь показалась короткой.
Как будто не старше он стал, а моложе, Хотя не в одной побывал переделке. И щеки покрыты пушистою кожей, И брови как две золотистые стрелки.
Привез кимоно он с драконами Тане, А Леле такое ж, но только с цветами. А Славику — куклу в стеклянном футляре: «Ну как не учел я, что вырос наш парень!»
И сделалось Тане по-взрослому страшно От звона его орденов и медалей, От этой повадки его бесшабашной: Наверно, в разлуке не знал он печалей.
Но утром не прежний — душа нараспашку, — Задумчивый и совершенно не пьяный, Сказал он, на брови надвинув фуражку: «Нам надо пойти прогуляться с Татьяной».
Вот этого Таня как раз и боялась. Ее никогда он не видел зимою, А тут еще шубка совсем истрепалась, И мех на подоле свисает каймою.
Губами сухими, как будто от жажды, Хотелось Уфимцеву прямо и честно Сказать, что он видел ее лишь однажды И как будет дальше, еще неизвестно.
Но вместо того он сказал ей спокойно, Что в загс они утром отправятся завтра, Что он ее образ пронес через войны, — И это была полуложь-полуправда!
А Тане, смущенной, хотелось поведать Ему о прихлынувшем к горлу мученье, Что он для нее был мечтой о Победе, Не Славкой, а Славой — в высоком значеньи.
А нынче шумит он, острит грубовато, Дымит папиросой, пьет желтую водку… А может, она перед ним виновата, Что слишком поверила встрече короткой?
Хотелось сказать ей: «А может, не надо? Был вечер свиданья и годы разлуки». Но грустно шепнула она: «Как я рада!» — Чтоб только конец положить этой муке.
Он вспомнил полячку из города Люблин И девушку из офицерской столовой И громко солгал ей: «Легко, когда любишь, Быть верным возлюбленной в битве суровой».
Снежинками их обвенчала столица, И щеки румянцем украсила вьюга, Решили в гостиницу переселиться Они, загрустив, но поверив друг в друга.
И если была в том частица обмана, То каждый себя обманул, не другого. …Наутро Уфимцевой стала Татьяна. Все в мире чудесно, красиво и ново.
Сомненья ушли, унеслись огорченья, Она дождалась своей радостной доли. Полковник легко получил назначенье, Он будет в Москве испытателем, что ли…
Видать, у начальства в чести, На «эмке», машине казенной, Он едет на службу к шести, Оставив любимую сонной.
Прикрыл осторожно он дверь, Не то она рано проснется. Пускай отдыхает теперь, Метро без нее обойдется.
Не знает жена ничего О службе его, о работе, Все ждет и жалеет его: Не холодно ль там, в самолете?
Не скучно ль ему одному, Не страшно ль в пустыне воздушной? Нет, кажется, жарко ему. Нет, кажется, вовсе не скучно!
У птицы особенный вид, О ней еще песен не пели. И даже отсутствует винт, Что в детстве мы звали «пропеллер».
Машину выводят на старт. Как юный конструктор взволнован! А Славу вздымает азарт Навстречу опасностям новым.
Он первый… Он вызвался сам Ракетную птицу освоить. Свой звук отдавая лесам, Турбина могучая воет.
Он делает «бочки», пике, И «горки», и «мертвые петли». Приборы послушны руке. Сейчас, как в бою, не запеть ли?
Нет, он из машины своей, Пожалуй, не все еще выжал. Не знали таких скоростей, Никто не залетывал выше.
Быстрей! Все быстрей! Он поет… Но видит в бинокли начальство, Что там, наверху, самолет Разламывается на части.