А с ними Леля. С ними наша Леля.
Но почему она невесела?
Вот пригласили люди доброй воли,
И надо было бросить все дела.
А дома положение такое:
Ей уезжать, а тут на восемь дней
Для утвержденья смет примчался Коля,
И опоздал, и разминулся с ней.
Теперь опять разлука на полгода.
Но унывать сегодня не вольна,
Ты представитель гордого народа,
Ты мир, ты вся Советская страна.
Но Славик… Славик так ее тревожит:
Совсем ребенком выглядит порой,
А все твердит, что опоздать он может
В Каховку, в Сталинград, на Ангарстрой.
Тревога опускает Леле плечи,
И мысли все домой летят, домой…
Среди витрин, среди нерусской речи,
На пестрой тихой улице прямой,
Среди бушующей галантереи,
Среди уюта маленьких вещей —
Домой, домой ей хочется скорее,
В свой неуют, где так просторно ей.
…День кончился холодной пляской света.
Три делегатки из моей страны
На вечере вопросов и ответов
Дыханием людей окружены.
Цветы друзей, корреспондентов перья, —
Щека к щеке — любовь и недоверье…
Как мало знают здесь о нас! Как трудно
Им будет объяснить, чем мы живем!..
А боль о Славике журчит подспудно
Таинственным глубинным ручейком.
Их спрашивают жадно, как о чуде:
«Зачем в тайгу и в жаркий Казахстан
Стремятся ваши молодые люди,
Что их влечет к неласковым местам?»
И снова Леля думает о сыне…
Замечена ее скупая грусть
Корреспондентов взглядами косыми.
Распишут непременно. Ну и пусть.
Еще вопрос: «А правда ли, что часто
У русских стройка разлучает тех,
Кто мог бы тихо жить домашним счастьем
И слушать пенье птиц и детский смех?»
И снова Леля думает о муже,
Об их разлуке. Но на этот раз
Ее печаль не вырвется наружу,
Не отведет она усталых глаз.
А женщина с такими же глазами
Подходит близко к гостье из Москвы,
В руке сжимая спицы и вязанье,
Вдруг спрашивает: «Счастливы ли вы?»
И Леля, чувствуя вниманье зала,
Глазами находя глаза друзей,
Про двадцать лет замужества сказала.
(Так много! Даже страшно стало ей.)
Про встречи, огорченья, расставанья,
Про то, как Славик у нее растет.
Вдруг стали сокращаться расстоянья,
Как будто сердце ринулось в полет.
Любовь дыхание перехватила.
Издалека увидела она,
Что тесная московская квартира
Товарищами Славика полна.
Скрестилась робость с мужеством в ребятах,
Родившихся в конце годов тридцатых.
Они успеют в жизни больше нас.
Европы карта в атласе раскрыта,
Над ней они склонились деловито;
Так вот где мама Славина сейчас!
На карте Скандинавия, как морда
Курчавого приветливого пса.
На синем фоне завитки фиордов,
А по хребту — мохнатые леса.
А вот и очертания России,
Ее простора взглядом не обнять.
И ничего нет на земле красивей,
Чем эта воля, широта и стать.
Мальчишки перелистывают карты:
Тайга поет, клокочет Ангара…
Десятый класс. Тесны им стали парты.
На путь отцовский выходить пора!
И Славик говорит: «Вернется мама,
И я ее, быть может, огорчу,
Но надо строить — так скажу ей прямо:
Быть маленьким я больше не хочу».
Глава сорок пятая
ОТЦЫ И ДЕТИ
Мечтатели, верю, меня вы поймете:
Хотя облетел я полшара земного,
Всему удивляюсь при каждом полете,
Чудесным и странным все кажется снова.
Под звездами неба, над звездами мира,
Мерцая крылами, проходит машина.
Давай разглядим вон того пассажира:
Седой, но как будто не старый мужчина.
Он в темной железнодорожной шинели,
Немного сужающей плечи в размахе.
Тяжелые руки лежат на портфеле,
Блестят молоточки на черной папахе.
Зачем его вызвали? Может, с отчетом,
А может, за новой наградой он едет?
Иль завтра к его инженерским заботам
Прибавится командировка к соседям?