“Не трогай. Разбудишь. Не шевелись. А, хрен с тобой! Осторожно. Не гони…”
Ладонь его очень медленно легла поверх простыни на холм её бёдер. Шумно вздохнула. Он замер. Почти не дышал. Что, если не спит? Да нет же, спит, конечно. Крепко спит. Она всегда мертвенно-крепко спит по утрам. Воодушевлённая вседозволенностью, ладонь тихонько скользнула вниз по склону, к талии, и вновь взмыла, и всё измотанное несчастное естество его откликнулось на желанное, но недоступное…
Будильник взорвался дурными истеричными криками, словно задался целью предупредить о наглом посягательстве монстра на спящую красавицу. Он закрыл глаза и застыл, терпеливо ожидая, что будет, как отреагирует.
- Пусти меня, урод, - зашипела, как умирающий костёр, и отпрянула, точно от чумного. – Сволота фэбээровская.
- И тебе доброго утра, Дженни…
А она злилась на себя, свою слабость, свою неспособность доказать этому сукину сыну, что на нём свет клином не сошёлся. Чёртово тело предавало её, и от этого Дженни злилась ещё сильнее, поскольку видела в его глазах надежду. Такую отчаянную, несокрушимую, жалкую, с какой смотрят фанатики. Не отступится, будет ждать, гнуть свою линию до последнего и однажды добьётся невозможного, и тогда она простит ему всё. Так и будет. Она сама внушила ему эту упрямую несгибаемость и стойкость. Собственноручно вырастила и выпестовала, когда тянула его из болота, в которое он провалился, потеряв Хэйли. Вряд ли он захочет вновь пройти той же дорогой – развод, потерянность и обречённое смирение. Нет, теперь он станет ломиться сквозь терновник, изрежет руки, истечёт кровью, но прорвётся, и всё, конечно, не будет как раньше. Всё будет по-другому и, твою ж мать, как раньше. И это злило до дрожи в руках: его проклятая надежда и её понимание, что ненависть не будет длиться вечно. Только не между ними. А всему виной их абсурдная созависимость, когда с первой их встречи оба только и делали, что пытались вылечить друг друга и, дьявол их возьми, оба преуспели! Даже сейчас, когда она не могла ни на что решиться и отстранённо наблюдала, как он в одиночку тащил буксовавшую, засевшую в ямине откровенно больную, ненормальную их любовь. Стокгольмский, мать его, синдром! Каждый из них был и палачом, и жертвой для другого – добровольно и, похоже, навсегда.
Так она думала, почти не слушая, о чём говорит мисс Брэйд.
- Миссис Хотчнер?
- Да, простите, я отвлеклась, - вымученно улыбнулась она.
- Я о том же. Джек хороший мальчик, прилежный ученик, но с некоторых пор витает в облаках.
- Правда? – Дженни растерялась. – И насколько всё плохо?
- Вопрос в том, что происходит. У вас всё хорошо, миссис Хотчнер?
“А ведь когда-то я была мисс Белл. Странно, я совершенно забыла об этом”, - и она сызнова расстроилась, понимая, как глубоко он вошёл в неё. Так глубоко, что придётся выдирать с мясом, сатанея от боли, рядом с которой поблекнут все её нынешние переживания.
- Всё в порядке, мисс Брэйд. Обещаю, что поговорю с Джеком. До свидания.
Дженни вышла из кабинета и подошла к хмурому светловолосому мальчишке, который сидел на лавке, скрестив руки на груди – вылитый отец. Того и гляди, вытащит из кармана жетон и арестует.
- Станешь ругаться?
- А нужно? – Она не заметила, как начала улыбаться нахохлившемуся воробушку в джинсах с вышитым на колене щитом Капитана Америка. – Поехали за Джой.
- Значит, папе расскажешь, - устраиваясь на пассажирском сидении и пристёгиваясь, настаивал Джек.
- Давай заключим сделку, юный Хотчнер. Ты скажешь, что происходит, а я не сдам тебя отцу. – Дженни подмигнула приёмному сыну.
Тот с минуту раздумывал, а после спросил:
- Ты больше не любишь его? – и торопливо добавил: - Вы не разговариваете. И ты его больше не целуешь. Родители Микки тоже перестали разговаривать, а потом развелись.
- Смотрю, мои уроки пошли впрок. Мы поссорились, - честно призналась она.
- Из-за чего? Из-за меня? – Джек тревожно поёрзал.
- Нет.
- Тогда из-за чего? – Ещё одна отцовская чёрточка – настойчивость, вплоть до упрямства.
- Взрослые тоже обижают друг друга, Джек. Иногда мирятся, иногда нет.
- Разве ты не хочешь помириться с папой? – Наивное детское простодушие.
- Я не знаю. – Она помолчала. – Не знаю, мальчик мой…
Она, правда, не знала. С одной стороны, ей хотелось забрать свою девочку и сбежать. Куда угодно, даже в другую страну, хотя Дженни понимала: Хотч – не Мастерс. Федеральный агент достанет их в любой точке, как внезапно выяснилось, очень маленького мира. Костьми ляжет, но найдёт! Это тогда, пять лет назад, он покладисто дал ей время и оставил в покое, однако теперь всё изменилось. Он изменился… Но только ли в этом дело?
Сегодня утром она открыла глаза и обнаружила, что лежит на нём. В кои-то веки проснулась раньше. А может, и нет. Может он, тварь правительственная, выстал чуть свет, облапал её и вновь уснул, скотина, как ни в чём ни бывало. Будто и не было ничего. Однако истина, против которой не попрёшь, состояла в том, что это она во сне забралась на него и распласталась грёбаной морской звездой. Точно рехнувшаяся собственница, заявляла: моё, вашу мать! И, что самое паскудное, ей было хорошо уютно и тепло в его сильных, провалиться ему в ад, заботливых лапах.
Она понимала, что запуталась, и разум её подсказывал предательское – отношения их обречены. Как бы она ни бесилась, как ни злилась, уворачиваясь от всех его попыток привести в порядок, вернуть их раскуроченный рай, он раз за разом доказывал фатальность случайной их встречи в Портсмуте и уж точно не случайной в Майами. Их сладкая мучительная идиотская связь продолжится. Даже если оба захотят, она не прервётся. Уж слишком они повязаны…
“Переломаны, - эхом откликались его мысли. – Нас ломали до тех пор, покуда мы не срослись. Так какого же чёрта нас снова принялись ломать?”
Их дом точно остекленел, закольцевался в петле времени – хмурился Джек, молчала Дженни, и только малышка с радостным визгом неизменно бросалась ему на шею, вереща на всю улицу: “Папа!”
Тяжелее всего было по утрам. Особенно после того, как сегодня, в очередной раз оттолкнув его, Дженни злобно бросила: “Если уж совсем невмочь, трахай, пока сплю. Мне не привыкать. Потерплю как-нибудь”.
Не нужно “как-нибудь”, счастье моё. Не унижай нас. Он подождёт, переможется, снесёт… Только не вини себя, детка. Ему был знаком этот её ничего не выражающий яростный взгляд. Она доискивалась до причин, почему он так поступил с ней, и винила себя – недотянула, недосмотрела, упустила. Это неправильно. На сей раз вина только его. Если бы она согласилась выслушать, он, наверное, сумел бы донести до неё истинную суть приключившегося с ней несчастья. Не нужно “как-нибудь”, счастье моё, не вини себя…
- Ну, прости! Разумеется, я во всём виновата! Доволен? – Она всплеснула руками, и бубенчики на браслете виновато звякнули. – В чём проблема? Развернись и поедем обратно.
- Я слишком устал. И да, это твоя вина. Чего ты на неё взъелась? – Хотч зевнул в кулак и принялся высматривать место, чтобы съехать с дороги.
- У кого из нас случился приступ паранойи? – напомнила она.
- Не начинай.
- Она была странной…
Спор этот, то затухая, то разгораясь с новой силой, длился уже дольше часа. Аккурат как чета Хотчнеров покинула негостеприимный мотель без названия. Места, куда их занесло, оказались внезапно глухими и дикими, и слухи о пропавших без вести туристах теперь звучали довольно зловеще. В какой-то момент Хотч даже пожалел о спешно принятом решении двинуть по шоссе, о котором предупреждал Артур. Однако всё было тихо. Дженни вовсю развлекалась, пересказывая мужу сюжеты трэшных фильмов ужасов о затерянных глубоко в лесах колониях мутантов, поедающих заблудившихся путников. Он отмахивался от жутких подробностей, поражаясь, что жена вообще смотрит подобный бред. Как будто в реальной жизни мало кошмара и насилия. В качестве шутливой мести он рассказывал ей случаи из своего обширного опыта аналитика ФБР. Дженни в ответ смеялась, пила джин и припоминала очередную фантастически кровавую картину.