Я прочел донесение Витольда в 2012 году. Автор излагал пережитое в Аушвице точным и сухим языком. Однако рассказ его состоял из фрагментов информации, местами даже встречались искажения. Из-за страха, что арестуют его товарищей, он опускал важные эпизоды, скрывал душераздирающие подробности и тщательно описывал то, что представляло интерес для его аудитории – военных. У меня накопилось много серьезных вопросов, на которые не было ответов. Что стало с разведданными, которые он собрал в Аушвице, рискуя жизнью? Сообщил ли он британцам и американцам о массовых убийствах евреев задолго до того, как истинное назначение лагеря признали публично? Если так, скрывались ли представленные им сведения? Сколько жизней можно было бы спасти, если бы его предупреждениям кто-то внял?
Я воспринял эту историю и как личный вызов: я был в том же возрасте, что и Витольд в начале войны, у меня, как и у Витольда, – семья, маленькие дети, дом. Что заставило Витольда, рискуя всем, идти на подобное задание и почему его добровольное самопожертвование так глубоко тронуло меня? Я узнал в нем такую же неуемную душу, что однажды увлекла меня на войну и с тех пор не давала покоя. Какой урок Витольд мог бы преподать мне о моей собственной жизни и разлуке с близкими?
Я прилетел в Варшаву в январе 2016 года, чтобы найти ответы на свои вопросы. Первым, кого я хотел увидеть, был сын Витольда, Анджей. Я нервничал перед встречей с ним. В конце концов, кто я такой, чтобы внезапно разбередить рану, связанную с историей его отца? Когда Витольда расстреляли, Анджей был еще ребенком. В течение пятидесяти лет ему говорили, что его отец – враг народа. Конечно, он никогда в это не верил, но узнать подробности истинной миссии Витольда ему удалось только в 1990-х годах, когда были открыты архивы коммунистов.
Разумеется, я волновался напрасно. Анджей оказался добрым и открытым человеком. Однако он сразу предупредил меня: «Не знаю, что еще вы найдете и с чего надо начинать искать».
И я ответил: «С вас».
Я понимал: о Витольде известно так мало, что важна любая мелочь, какую Анджей мог мне сообщить. Я не знал, о чем думал Витольд помимо того, о чем он писал, и того, что могли бы рассказать мне о его образе мыслей такие люди, как Анджей. Я даже не предполагал, что в живых осталось столько людей, знавших Витольда лично. Некоторые из них никогда прежде не делились своими воспоминаниями – возможно, потому, что не осмеливались говорить об этом при коммунистах, а может, просто потому, что их никто не спрашивал.
Помимо бесед с живыми свидетелями я хотел проследить путь Витольда. Во время войны многие здания были разрушены, но часть из них сохранилась, и самым важным для меня местом была квартира, где арестовали Витольда. После того как я увидел все локации своими глазами, мне стало легче описывать то, что там происходило. Но еще лучше было пройти этот путь с живыми свидетелями. Оказалось, что трехлетний мальчик из той самой квартиры жив. Его зовут Марек. Они с матерью, невесткой Витольда, пережили войну, но потом коммунисты выгнали их из дома. Впервые за семьдесят лет я привел его в этот дом. Там Марек вспомнил о плюшевом мишке – этот случай красноречиво свидетельствовал о способности Витольда даже в момент сильнейшего стресса думать не только о себе.
Конечно, я знал: чтобы написать книгу, понадобятся сотни, если не тысячи таких деталей. Посетив Государственный музей Аушвиц-Биркенау, я понял, где их найти. В музее хранится более 3500 свидетельских показаний людей, выживших в лагерях, сотни из них касаются деятельности Витольда или описывают события, очевидцем которых он был. Большая часть тех документов прежде никогда не переводилась и не публиковалась. Весь этот материал мог приблизить меня к пониманию поступков Витольда, что мне и было нужно – проникнуть в его мысли и попытаться ответить на вопрос о том, что заставило его сопротивляться.
Любой, кто изучает холокост, совершает для себя открытие: речь идет не только о гибели миллионов ни в чем не повинных европейцев, но и о коллективной неспособности признать весь ужас ситуации и что-то предпринять. Руководство стран-союзниц не хотело видеть правду, а встретившись с ней лицом к лицу, не сумело сделать решительный шаг. И это был не только политический провал. Узники Аушвица тоже не осознавали масштабов холокоста, в то время как немцы превращали концлагерь из тюрьмы с жестокими правилами содержания в фабрику смерти. Они поддались обычному человеческому инстинкту – не обращать внимания, оправдывать или отрицать массовые убийства как нечто не имеющее отношения к их собственной борьбе. Однако Витольд поступил иначе. Он рискнул своей жизнью ради того, чтобы мир узнал об ужасах концлагеря.