— Мы и покажем ему силу. Силу истинной веры. Если благодаря вам, моя сестра, мы сумеем наставить его на этот путь, мы получим верного союзника, а православный мир могущественного защитника. Мы войдем в историю, сестра. Ради этого стоит стерпеть немного грубости. По крайней мере, он в своей грубости искренен и непосредственен как ребенок. Он может убивать, но не лгать. Вы видели, какие у него добрые глаза? Церкви нужен такой сын. И мы должны все сделать, чтобы церковь такого сына обрела. Впрочем, этот Владимир не так прост, как пытается казаться. Пока что он только обещает, но я буду молиться о том, чтобы его обещания стали делом. И не только молиться.
— И вы хотите принести меня в жертву своим политическим намерениям? Не пойду за Владимира! Не пойду в плен к варварам! Слышите?! Лучше здесь умереть!
— Сестра! Вы ведете себя как мещанка! Не забывайте о вашем высоком положении. Через вас бог обратит русскую землю к покаянию, а нашу землю надолго избавит от ужасов войны. Бог ждет от вас этот подвиг, и вы совершите его, хотите вы этого или нет, не будь я византийский император!
По дороге в Киев Владимир был мрачен.
— Ну, как с ними можно иметь дело? — жаловался он своему дяде и лучшему другу боярину Добрыне. — Как помощь моя нужна, так сразу «дорогой Владимир, не будете ли столь любезны», а как попросишь их о чем, так сразу «варвар». Я, может, книжек побольше ихнего императора прочитал. Кто он, чтоб от меня нос воротить? Он меня победил хоть раз? Шмотки нельзя: «язычник», жениться нельзя: «язычник». Я ему, может быть, честь оказываю. Другой бы спасибо сказал. Можно подумать, для его сестры есть более достойный жених! Да я, когда был помоложе, за такие вещи…
— Это да, — согласился Добрыня. — Что ты за такие вещи делал, все знают. Этот император серьезно нарывается. Не пойму только, что ты нашел в его царевне. Ничего ж особенного. У тебя есть жены и покрасивее.
— Есть, — согласился Владимир. — Красавиц на Руси пруд пруди. А толку? Что они умеют, кроме как подарки вымогать? А эта культурная, благородных кровей. Она наверняка и стихи продекламировать может, и о греческих философах порассуждать. Может, с ней и я хорошим манерам научусь. А то ведь я у них во дворце дураком себя чувствовал. Стою и не знаю, во что высморкаться, как в носу поковырять. У них же все по правилам. Культура. А наши бабы разве чему научат? Деревенщины! Одна Рогнеда культурная. Княжеского рода все-таки. Так ведь она психованная. Недавно меня зарезать хотела.
— Да ну! А ты чего?
— Вначале, ясное дело, убить хотел, так она сыном прикрылась. Мне неудобно стало. Я ей город подарил, и пусть катится. И что это на нее нашло?
— Ну, ты ее изнасиловал на глазах у родителей, родителей убил и жениха ее, брата своего Ярополка тоже. Может она из-за этого?
— В жизни всякое случается. Но это когда ж было! Я извинился уже. Сколько теперь можно дуться? Молодой был, горячий. Она сама виновата. Я ведь сперва к ней по-хорошему. Посватался. А она говорит: «Не пойду за сына служанки». Ярополк ей оказался, видите ли, по сердцу. Естественно, я вспылил. Я не злой вообще. Просто сердить меня не надо.
Весь Киев вышел встречать своего князя. Народ любил Владимира и знал, что тот непременно отметит свое возвращение из дальнего похода грандиозным пиром.
Так и вышло. Несколько дней весь город гулял. На улицах накрыли столы, наливали греческое вино, которое князь привез из Византии. Подвыпивший Владимир рассказывал о своем походе, но еще больше о славном Царьграде, который он посетил после победы.
«Такого никто еще не видел. Город огромный: за день всех улиц не обойдешь. Дома большие, культура такая, что ни посрать, ни пернуть, а посредине дом здоровенный, они его Софией называют. Там внутри картины, золото, украшения всякие, аж дух захватывает. Они там как запоют! В ушах звенит, глазам радость, душа поет вместе с хором».
— Любит наш Владимир, чтоб все красиво было, — сказал кто-то из слушателей.
— А красота это самое главное, — согласился князь. — От нее и человек лучше становится. Видишь, какие у меня добрые глаза. Это потому, что я все время на красоту смотрю. Как в какое новое место приеду, так сразу иду туда, где красиво. А будет время, когда Киев самым красивым городом станет. Вот увидите.
Владимир огляделся. Красив город Киев, но до Царьграда ему еще ой как далеко. Нетвердой походкой князь направился к святилищу, которое он велел воздвигнуть, как только захватил Киев. В центре главный бог Перун, а рядом другие боги, попроще: Хорс, Даждьбог, Стрибог, Симаргл и Мокошь. Красив Перун, ничего не скажешь: сам деревянный, резьбой украшенный, голова серебряная, усы золотые. Да и остальные боги хороши. Но разве сравнить это со Святой Софией! А ведь раньше Владимиру казалось, что Киев со своим святилищем весь мир по красоте превзошел.