— Ничего, ничего, уже совсем немного осталось. Неделя-другая и Андрей будет здесь. А там пускай уж сами решают, как им быть.
Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Андрей все не ехал, объясняя это всевозможными причинами и по-прежнему со слезами умолял потерпеть еще немного. Они терпели. Однажды я вырвал Полину вечером пройтись по набережной.
— Да, ладно, Поль. Бесконечно это не будет продолжаться, не может…
— Виктор! — эмоции просто хлынули из ее груди стоном, а из глаз — струями слез, — я не могу больше! За что мне все это?! Всю жизнь я живу ожиданием светлого завтрашнего дня. Сначала я ждала, когда нам станет полегче с деньгами. Ты же знаешь, родители Леонида нас выставили, а с моими он не хотел жить. Скитались по квартирам. Дети… Потом стало легчать, Швейцария. Тут, опять же, Пашка. Только с ним немного наладилось, моя операция… А теперь это! Господи! Мне кажется никогда не будет этому кошмару конца! Врачи говорят, что анемия у меня второй степени. Подохну рано или поздно и все.
— Не надо, Поля, не надо так мрачно. Пройдет эта черная полоса. Поверь мне. Думай о чем-то хорошем. Например, что дети, слава Богу, здоровы. Ты не имеешь права раскисать. Тебе детей подымать нужно. И потом, спроси себя сама: ну разве могли вы по-другому поступить? Хорошо это или плохо, но вы с Леонидом — такие люди, за то и расплачиваетесь. Да и сама ты — сильная красивая женщина…
Чувства жалости и желания смешивались во мне, оправдывая друг друга. Когда я притянул Полину к себе, немного вялую и не сопротивлявшуюся, я уже не мог оценивать свои поступки, выставляя им плюсы и минусы морали…
Мы были счастливы, счастливы настолько, насколько это было возможно в той ситуации. Полина почти каждый вечер ненадолго увиливала из дома, объясняя это тем, что ей необходима разрядка после целого дня в мрачной напряженной обстановке, создавшейся в их доме постоянным присутствием чужого да еще и больного человека. Леонид не возражал и даже не раз отмечал, что жена ожила и посвежела. Я стал своеобразной отдушиной для Полины. И она часто повторяла: «Может быть, это и есть конец проклятой черной полосы в моей жизни?»
По стечению обстоятельств, затянувшаяся темная полоса в жизни моих друзей плавно перешла в светлую гамму накануне моего возвращения в Америку. Примерно за неделю до окончания моего контракта наконец-то приехал Андрей. Леонид решительно отказался слушать что-либо, касающееся внутренних семейных проблем Андрея и его больной жены, твердо сказав: «Прости, Андрей! Я полагаю, что мы свою миссию выполнили. Теперь решай все сам. А меня уволь».
Горечь нашего расставания в душе Полины была немного компенсирована радостью избавления от несносной ответственности за жену Андрея. Полина пыталась себя подбадривать:
— Что ж, всему свое время. Теперь пришло время нам расстаться… Зато я буду снова чиста перед мужем. Не обижайся, Вить. Ты же знаешь, как дороги мне наши с тобой отношения. Пиши обязательно, не пропадай.
«Милая, милая Поля… Прощай. Держись, Леонид. Ты — хороший мужик», — я поднимался по трапу самолета и мысленно снова и снова повторял: «Милая, милая моя. Прощай».
Я вернулся в удушливый Нью-Йорк и тосковал, как ребенок, лишенный матери. Тогда, когда Полина была рядом и так доступна, я не утруждал себя анализом наших взаимоотношений. Мне было хорошо и спокойно. И этого казалось достаточно. Но теперь я задыхался без нее, хандрил бесконечно, а глупые попытки отвлечься на других женщин были безнадежны. В какой-то момент, слегка опьянев, уже заговорив со своей спутницей о возможном приятном времяпровождении и почти получив ее недвусмысленное согласие, я вдруг начинал чувствовать раздражение, и женщина, еще минуту назад казавшаяся мне столь привлекательной, начинала вызывать откровенную реакцию отторжения. Не нравилось все, начиная от сладкого запаха ее духов и заканчивая толстым слоем помады на ее сочных губах.