Я путался в его словах. Его необычные откровения были лишь недостающими частями старой головоломки. Я слушал и пытался подробнее вспомнить то, что старался забыть еще много лет назад. Он "продал" нам проблему, обменяв ее на свой страх. Нашей сдачей ему с этой сделки была его жизнь. Он жил сейчас на наш "откат". Но о чем еще говорить?
Никто из нас двоих больше не произнес ни слова. Ощущение, которое я испытывал, было смесью облегчения, возмущения и острой тоски. В коридоре послышались быстрые шаги. Вошел мой адвокат. Следователь бросил на него пришибленный взгляд. Потом лицо Насретдинова смягчилось обещанием улыбки. Он посмотрел мне в глаза и попросил рассказать все, что я знаю по делу.
- Мы собираемся сидеть здесь долго, - сказал он, - и ты будешь писать, и разговаривать со мной очень спокойно. Мягким движением бровей он подгонял меня соображать быстрее.
- По показаниям свидетелей я могу заключить, что все было задумано очень умным человеком. То, что сделали вы, напоминает красивое заграничное кино. Ни ты, ни этот идиот в коляске не способны на это, - сказал он.
Мало кто знал о том, что Черепаха выжил. И почти никто не знал, кем он теперь стал. Мне показалось, что сейчас я потеряю контроль над собой. Я сидел, как в туннеле, вокруг было темно - только круглое пятно прямо перед глазами. В этом ярком пятне света я видел глаза Ходжи. Я так разволновался, что уронил карандаш, и он, громыхая, закатился под стул. Следователь крепко вцепился в меня своими вопросами, задевая все, что имело отношение ко мне. Но я не ответил ни на один. И не счел себя обязанным объяснять ему, что он не похож на человека, пережившего собственного палача. В моей жизни оставалось еще очень много свободных концов, которые он должен был связать прежде, чем говорить о моей свободе или о приговоре.
Есть масса сделанных мною вещей, которые показались бы мне безумными пятнадцать лет назад. То, что было невозможным тогда, запросто возможно сейчас. Уверенно подмахнув подписку о невыезде, я встал из-за стола и вышел. Никто не остановил меня. Только адвокат растерянно поднимал упавшие со стола бумаги.
Черепаха
Все началось с того, что кто-то регулярно начал "кидать" югославов, честно плативших нам за "доброту". Юги, устав давать каждый раз ложные показания следствию, решили обратиться к нам. Наша доброта не имела границ, собственно, как и возможности юговского "общака" - это была настоящая "прачечная": отмывка денег была поставлена на поток. Два банка - это хорошая работа. Черепаха встретился со Стошичем. "Крысу" мы не нашли, но бизнес наладили. Потом кто-то стрелял в Черепаху. Лучше бы они его убили.
В этот раз мы постарались. "Тот" парень в шерстяной куртке цвета вялой зелени, изрядно помятой и потерявшей форму после борьбы с ребятами, был похож на огромную полудохлую кошку. Вид его возвращал меня к тому дню, когда он стрелял в Черепаху...
...Медсестра ударом ноги решительно открывает дверь в операционную. Я вижу только резкое движение ее губ: подавшись назад под тяжестью каталки с телом Черепахи, она что-то говорит, опустив голову. От толчка Черепаха раскрывает темно-красный, как рана, рот и начинает кричать. Я вижу его голову, похожую на разломленный гранат, залитый соком. В это время он еще способен на самовыражение с помощью крика. Я завороженно смотрю на кричащую голову, пока медсестра с каталкой не скрывается за дверью операционной. "Мы вам его вернем", - говорит хирург растерянно стоящим вдоль стены парням.
Операция длилась восемь часов. Черепаха вернулся к нам существом, единственной человеческой реакцией которого на окружающее был спокойный взгляд по-детски ясных глаз - ребенок на коляске. У меня самого словно что-то удалили. Беспредельная жестокость стала моим неотъемлемым качеством. Я знал, что рано или поздно мы найдем "крысу", и очень боялся не увидеть этого...
...Он стоял, опустив большую круглую голову, и дрожал. Откровенно говоря, он даже пытался усмехнуться. Вы даже представить себе не можете, какой грозной силой обладает злая усмешка. Из всех парней, вернувшихся с войны, он был первым, кому удалось проникнуть в замкнутый мир банкиров. Но из всех отчаянных он был самый молодым и слабовольным. Поэтому-то и продал нас в конце концов. Я без сожаления нажал на спусковой крючок...
...Внутренняя дверь - каркас, обтянутый голубой марлей - отделяет меня от комнаты, в которой стоит кровать. Сквозь небесную сетку в голубом мраке, словно в летней тени деревьев, видна бритая голова Черепахи, лежащего на кровати. Безжизненно-белая, точно присыпанная мелом кожа, плотно сжатые веки. Когда я взглянул на его голову, ощущение беспомощности и безжизненности исчезло - опухоль, налитая яркой кровью и мозговой жидкостью, прилепившись к голове Черепахи, жила энергично и упорно. Опухоль преобладала над всем. Я тихонько притронулся к его руке.