– Отлично! Старые имена лучше всего, я лично так считаю.
– Приличные английские имена, как в Библии, – продолжал мистер Янг. – Марк, к примеру, или Лука, – задумчиво перебирал он.
– Лукас, – вставила сестра Мэри.
– Только они никогда не казались мне настоящими библейскими именами, – добавил мистер Янг. – Больше похожи на имена ковбоев и футболистов.
– Соломон звучит неплохо, – сделала еще одну попытку сестра Мэри.
– Мне бы не хотелось ничего слишком старомодного, – сказал мистер Янг.
– Тогда Каин. Очень современно звучит, в самом деле: Каин.
– Мда? – недоверчиво протянул мистер Янг.
– Ну, в конце концов… в конце концов есть еще Адам, – сказала сестра Мэри. Уж от этого вреда не будет, подумала она.
– Адам? – задумался мистер Янг.
Как было бы хорошо предположить, что монашки-сатанистки втихомолку отдали лишнее дитя – Дитя Б – в хорошие руки. Что его усыновили, и младенец стал нормальным, счастливым и веселым ребенком, деятельным и жизнерадостным; и что потом он продолжал расти и стал нормальным, довольным жизнью мужчиной.
Может быть, так все и было.
Не останавливайтесь, представьте себе, как он получает почетную грамоту за чистописание в начальной школе; как проходят его ничем не примечательные, но веселые студенческие годы; как он работает в отделе начисления заработной платы Строительного общества Тэдфилда и Нортона; представьте себе его прелестную жену. Возможно, вам захочется придумать ему детей, и какое-нибудь увлечение: реставрировать старинные мотоциклы, например, или держать аквариумных рыбок.
Нет, вам не хочется знать, что могло ожидать Дитя Б.
И нам все равно больше нравится ваша версия.
Может быть, его рыбки получат приз на выставке.
В домике на окраине Доркинга, в графстве Суррей, в окне спальни горел свет.
Ньютону Импульсиферу было двенадцать лет. Он был тощ, близорук, и давно должен был быть в постели.
Однако его мать была убеждена в том, что ее сын – гений, и разрешала ему ложиться спать позже, чтобы он мог «делать свои эксперименты».
В данный момент целью его эксперимента являлась замена предохранителя в древнем радиоприемнике, который, судя по бакелитовому корпусу, был выпущен не позднее тридцатых годов двадцатого столетия. Теперь матушка Ньютона отдала его сыну поиграть. Ньютон сидел за своим почти развалившимся столом – «вирстаком», как он его называл – и перед ним были аккуратно разложены мотки провода, батарейки, маленькие лампочки и самодельный детекторный приемник, который так и не заработал.
Бакелитовую древность Ньютону тоже еще не удалось заставить включиться, хотя, говоря откровенно, ему еще ни разу не удалось добраться до этого великого момента.
К потолку его комнаты на бечевках были подвешены три кривобоких самолетика. Даже не очень внимательный наблюдатель заметил бы, что они вышли из-под руки мастера, который был старателен, аккуратен, и в то же время абсолютно не способен строить модели самолетов. Ньютон безнадежно гордился каждым из своих творений, даже «Спитфайром», которому он особенно искусно испортил крылья.
Ньютон поправил очки, прищурился, уставившись на предохранитель, и положил отвертку.
На этот эксперимент он возлагал очень большие надежды; он следовал всем инструкциям по замене предохранителей со страницы пятой книжицы «Советы юному мастеру по прикладной электронике (и сто один познавательный опыт с электричеством)». Он тщательно подключил провода соответствующих цветов к соответствующим контактам; он проверил, на какую силу тока рассчитан предохранитель; он поставил его на место и прикрутил обратно заднюю крышку. Пока никаких проблем.
Он включил приемник в сеть. И щелкнул выключателем.
Свет во всем доме погас.
Ньютон просиял. Уже лучше, с гордостью подумал он. В прошлый раз свет погас во всем Доркинге, и к ним приходил электрик и имел с мамой серьезный разговор.
Ньютон питал жгучую и абсолютно безответную любовь ко всему, что связано с электричеством. В школе был компьютер и несколько особо прилежных учеников оставались после уроков, чтобы повозиться с перфокартами. Когда, наконец, учитель информатики снизошел до просьб Ньютона и позволил ему войти в число избранных, Ньютон успел скормить машине всего одну маленькую карточку. Компьютер задумчиво пожевал ее, подавился и скончался в муках.
Ньютон свято верил, что будущее за компьютерами, и был готов встретить его во всеоружии, на переднем краю новых технологий.
У будущего на этот счет были свои планы. И все это вошло в Книгу.
Адам, подумал мистер Янг. А потом произнес это имя, чтобы послушать, как оно звучит. – Адам. Хмм…
Он опустил взгляд на золотистые кудри Врага Рода Человеческого, Низвергателя Царей, Ангела Преисподней, Великого Зверя, именуемого Дракон, Князя Мира, Отца Лжи, Отродья Сатаны и Повелителя Тьмы.
– А знаете, – заявил он, немного подумав, – мне кажется, «Адам» ему действительно подходит.
Та ночь не была темной и ненастной.
Темной и ненастной была ночь через два дня и четыре часа после того, как и миссис Даулинг, и миссис Янг (и соответствующие младенцы) покинули здание монастыря. Вот эта ночь была исключительно темной и ненастной и сразу после полуночи, когда гроза разбушевалась не на шутку, шальная молния ударила в монастырь Болтливого ордена св. Бериллы и подожгла крышу ризницы.
От пожара никто серьезно не пострадал, но его не удавалось потушить несколько часов, и он успел причинить монастырю немалый ущерб.
Поджигатель наблюдал за пожаром, укрывшись на холме неподалеку. Он был тощ и высок. Он был Князь Ада. Это было его последнее задание перед возвращением в Преисподнюю, и он его выполнил.
Остальное вполне мог доделать Кроули.
А Хастур отправился домой.
С точки зрения небесной иерархии Азирафель был в чине Власти, но сами знаете, какое нынче отношение к властям.
Вообще говоря, ни он, ни Кроули не стали бы водить знакомство друг с другом, однако оба были людьми (или, по крайней мере, человекоподобными созданиями) светскими (Азирафель в прямом, а Кроули в переносном смысле), и все это время Договоренность, безусловно, шла на пользу им обоим. Кроме того, в любом случае можно привыкнуть к единственному лицу, которое попадается тебе на глаза шесть миллионов лет подряд.
Их Договоренность была очень простой; настолько простой, что обзавелась прописной буквой только потому, что существовала так долго. Это была договоренность из разряда тех, что нередко заключаются между работниками конкурирующих организаций, когда они работают в трудных условиях, вдали от начальства, и вдруг понимают, что у них больше общего с непосредственными противниками, чем с далекими союзниками. Договоренность эта состояла в безмолвном невмешательстве в дела друг друга. В результате никто реально не выигрывал, но зато никто, собственно, и не проигрывал, и обе стороны могли докладывать начальству о тех неимоверных усилиях, которые они затрачивают на борьбу с хитроумным и хорошо информированным врагом.
На деле это значило, что Кроули занялся разработкой Манчестера, в то время как Азирафель получил свободу действий в Шропшире. Кроули забрал Глазго, а Азирафель – Эдинбург (ни тот, ни другой не взяли на себя ответственность за Милтон Кейнз[8], но оба доложили о нем начальству как о несомненном успехе).
Вполне естественно, что им приходилось прикрывать друг друга, если возникала такая необходимость. В конце концов, они оба были ангелами. И если один из них отправлялся в Гулль на рутинное искушение, был определенный смысл в том, чтобы пробежаться по городу и параллельно устроить стандартный сеанс божественного озарения. Так все равно бы произошло, и их разумный подход к этим вопросам экономил обоим и время, и деньги.
8
Примечание для американцев и прочих пришельцев: Милтон Кейнз – новый город, примерно на полпути между Лондоном и Бирмингемом. Его строили в расчете на то, что это будет современный, здоровый, рационально спланированный город, в котором, к тому же, будет приятно жить. Многие британцы находят это забавным.