Вдруг я услышал свое имя и отчество, Оглядевшись и никого не увидев, собрался спуститься в подземный переход, что находился под проспектом Стачек, но, сделав шаг, опять услышал голос. Обернувшись, увидел машину и выходящего из нее Генерального директора Кировского завода. Его трудно было с кем-нибудь перепутать, он отличался практически от всех, кого я знал. Среди моих знакомых таких красивых мужиков не было.
— Петр Георгиевич, вот уж не ожидал тебя увидеть!
— Ты думаешь, я ожидал с тобой свидеться? О чем задумался? Чуть машину мою не сбил…
— Решил пройтись после заседания трудового коллектива.
— А ты разве не знаешь, что после заседания Совета трудового коллектива пешком ходить нельзя?
— Почему?
— Опасно.
— Никогда об этом не задумывался.
— Для тебя это впервой, а я этот этап уже прошел. Сказать честно, это были самые тяжелые для меня времена, времена так называемого Совета трудового коллектива. Что это за зверь такой, никто толком не знал. Все решения сводились к «дай, дай, дай».
— Значит, и у вас на заводе было то же самое?
— Не сомневайся. Везде так было, где работали советы. Но ладно о грустном. Как дела, что за мысли не дают покоя?
— Петр Георгиевич, на ходу не расскажешь… Смотри, на нас уже обращают внимание.
— И то верно. У тебя есть время, хотя бы час?
— Есть.
— Садись в машину, доедем до скверика в Автово, там и поговорим.
Сквер находился за железной дорогой, что вела на станцию Автово, сразу за переездом.
— Давненько я здесь не был, — пробираясь через кустарник к скамейке, говорил на ходу Петр Георгиевич.
— Скажи я кому, что с директором Кировского завода по кустам ползаю, не поверят.
— А чего тут плохого. Раньше я здесь часто сиживал. Вон, посмотри, у кладбищенской стены гаражи стоят, там и мой где-то притулился…
— У тебя там гараж?
— А чего ты удивляешься? Я что, сразу Генеральным стал? Нет, милый мой, после института работал сменным мастером в цехе турбинных лопаток. Видел, что происходит на заводе, и днем, и ночью. Потом был заместителем начальника цеха по производству. Начальником цеха трансмиссии. Численность — больше тысячи человек. Крика и ругани выслушал — на всю жизнь хватит. Тогда таким как я персональные машины еще не подавались… Жили скромно. Ну, рассказывай про свои беды, тут нам никто не помешает.
— Ты знаешь, Петр Георгиевич, в последнее время я как машина стал: это надо сделать, и вот это надо сделать, и еще это, и это. Времени на все не хватает, а тут как снежная лавина — акционирование. Как будто кому-то фитиль к заднице поднесли, давайте поскорей, давайте поскорей! Будто мы большие специалисты в этом деле, знаем, как акционироваться, что акционировать. Кто говорит, надо весь трест сохранить, как единое целое, кто-то утверждает, что каждое строительное управление должно быть самостоятельным… Где правда, не знаю.
— А ты говоришь, бед нет. Сам-то как считаешь?
— Я хочу, чтобы трест был единым и неделимым.
— А все продумал?
— А что тут продумывать?
— Ну, хотя бы составил грамотный бизнес-план, в котором должно быть все просчитано: и снабжение, и сбыт, и стройка, и наличие заказов, и количество рабочих.
— Это у тебя сбыт, у меня стройка.
— Это в плановой экономике у тебя стройка, а когда частником станешь, все, что построишь, сбывать надо.
— Кирпичную кладку сбывать, или монолитный бетон?
— Готовую продукцию.
— Петр Георгиевич, какая-то чертовщина.
— А как ты хотел? Вчера ты руководил государственным строительным трестом, а сегодня ты — акционер, частник, капиталист — называй как знаешь. В акционерном обществе складываются капиталы многих участников, с ними нужно считаться. Подтверждение денежных вложений — акция…
— Послушай, о чем ты говоришь? Какие капиталы, какие денежные вложения, кто их даст?
— Акционеры, а кто же еще? У нас, капиталистов, по-другому не бывает.
— Но ведь акционерами должны быть сотрудники треста!
— Если не будут платить, значит, они не акционеры.