— А что это такое, завод?
— Это корпуса Кировского завода.
— Так это что, бывший Путиловский? Тот самый, старинный? Сколько же ему годков?
— С тех пор, как его Путилов построил, много воды утекло.
— Значит, его Путилов построил? — Ну, а кто еще, поэтому и Путиловским назвали.
Пожилой мужчина, сидевший рядом с ними, внимательно посмотрел на Алексея и сказал:
— Извините меня, молодой человек, что невольно подслушал ваш разговор, но должен заметить, что Николай Иванович Путилов никогда ничего здесь не строил. Двенадцать лет был собственником завода, а построили задолго до него.
— Как это до него? — вспыхнул Алексей.
— Да так вот.
Алексей уставился на мужчину, тот тоже смотрел на него. Он был стар, лицо приятное, абсолютно седой, лицо чисто выбрито, очки в роговой оправе с толстыми выпуклыми стеклами. Кадык выглядывал из застегнутой на верхнюю пуговицу не новой, но чистой рубашки. На безымянном пальце правой руки надето тонкое золотое кольцо. Алексею, давно работающему с людьми, было понятно: перед ним сидит не какой-то забулдыга, но и не инженер, так как руки — рабочие, пальцы узловатые, видно было, много работал физически.
— И вы извините меня, — Алексей остановился, мужчина, чуть наклонив голову, внимательно слушал его. — Двенадцать лет очень мало, — продолжил Алексей, — чтоб такую память о себе оставить, ведь ее даже за годы Советской власти стереть не удалось, и, насколько мне известно, перед революцией заводом управлял тоже Путилов, кто-то из династии.
Старик улыбнулся.
— Правильно. Перед революцией Алексей Иванович Путилов был председателем правления общества Путиловских заводов, но его туда определили банки, чьей собственностью уже были заводы. Ну, а родство, сейчас бы сказали, десятая вода на киселе. Он был внучатым племянником Николая Ивановича Путилова.
Все замолчали. Через минуту незнакомец засобирался.
— Ну, ладно, мне уже пора. А завод на этом месте построил иностранец, Карл Гаскойн, но это длинная история.
Старик ушел, официантка принесла мясо, Алексей и Николай молча допивали пиво.
— Какой иностранец мог построить здесь завод, кто бы ему разрешил, — в раздумье протянул Алексей.
— Тогда это было в порядке вещей.
— А что же мы не спросили у этого старика, кто он такой? Уж очень осведомленный. Не похоже, чтобы из интеллигентов.
— А, по-моему, как раз похоже. Но меня, Леша, сейчас другое занимает. Хочешь, я тебе скажу, чего надумал.
— Уже догадываюсь.
— Не могу ничего с собой поделать, хочу повидаться с Лизой. Экскурсии у нее до восьми. Поеду-ка…
— Коля, а вдруг у нее муж, семья?
— Мужа нет, это я уже знаю.
— Ну, давай, герой, дерзай, а я поеду домой. Прошу тебя, не теряйся, вечером позвони. Мы тебя будем ждать.
Они вышли из кафе, пожали друг другу руки, и, уже прощаясь, Алексей сказал:
— Коля, мне все-таки не дает покоя разговор с мужчиной.
— Да успокойся ты, это что, так важно, кто был хозяином завода?
— Не знаю, важно или не важно. Ты же в курсе, что я не один год работал на реконструкции и строительстве новых цехов завода. Не знать историю стыдно.
— Вот и узнай, а я пошел.
— Обещаю, Коля, к твоему следующему приезду узнать все об истории создания завода.
— Хорошо, узнай, а узнаешь — напиши мне.
Они еще раз пожали руки, и каждый пошел в свою сторону. А вечером, часов в одиннадцать, Николай позвонил Алексею и сказал, что они с Лизой гуляют по ночному городу, любуются белыми ночами и хотят дождаться разведения мостов. Что ничего прекраснее Петербурга белых ночей он не видел, хотя и объездил много городов, и никого обаятельнее необыкновенной девушки Лизы, он не встречал. Ночевать он не придет, потому что это невозможно, ведь на аэродроме ему нужно быть в половину седьмого утра. Просил за него не беспокоиться, благодарил за гостеприимство и передавал огромный привет Маше и дочкам.
Наша встреча с тобой в Петербурге получилась какой-то сумбурной и неорганизованной. И хотя у нас было очень мало времени, мы могли бы распорядиться им более разумно. Но это я так, к слову.
Как-то даже неловко называть тебя «Коля» — ты уже мужчина взрослый, солидный, многого добившийся в жизни. Однако, такое панибратство с моей стороны вполне простительно — думая о тебе, я вспоминаю не взрослого дядьку, а юного белобрысого парнишку, который страстно мечтал о журналистике, и любимой его песней была знаменитая «Трое суток шагать, трое суток не спать, ради нескольких строчек в газете…» Парнишка этот осуществил свою мечту, из него вышел толковый журналист и редактор — профессия романтическая и творческая.