Рука у Джулии распухла. Дыхание прерывалось. Пока она собралась с силами, чтобы заговорить, Чарли тоже решил сбежать.
— Я на помощь позову! — произнес он тихо, почти неслышно.
— Вставай, — сказала Шелли, когда он удалился. — Эта дыра все паром плюется. Дышать нечем.
Джулия качнула головой и указала на грудь — внутри все горело.
— Давай! — Шелли подхватила Джулию под мышки, заставила встать, повела прочь, шаг за шагом.
Джулия посмотрела вперед, назад. Ларри не видно. Он снова полез к дыре? Убежал с остальными? Ей никак не отдышаться! Она отняла руку, до того притиснутую к груди, осмотрела. По два глубоких отверстия с каждой стороны. Клыки. «Они заразные? — подумала она в смятении. — Я теперь стану зомби?»
Центр тяжести куда-то сместился, она осела на землю, совсем без сил.
— Иди отсюда, — выдохнула она. — Найди Ларри. Я сама.
— Ларри убежал, да и нам валить надо.
— Шелли, мне никак.
Если ты умрешь, мне влетит, — ответила Шелли, волоча Джулию по перемазанной битумом траве. — Давай.
Джулия помогала ей, отталкиваясь одной рукой. Они отползли метров на десять. За ними тянулся кровавый след, и Джулию это тревожило. Вдруг эта тварь там, внизу, ее учует.
Шелли осела на землю и поползла рядом.
— Двигайся!
Джулия ускорилась. Дышать стало чуть легче. Она знала, что ей положено ненавидеть Шелли, и в принципе она ее ненавидела. Но утешало то, что они одни. Будто вернулось нечто доселе утраченное.
— Джулс, ты такая врунишка, — сказала Шелли, не переставая ползти. Но голос был куда добрее, чем раньше: видимо, ей пришла в голову та же мысль.
Пятнадцать метров, а может, и больше. Безопасное расстояние. Джулия вдохнула поглубже, протолкнула в легкие чуть больше воздуха. Снова включилась логика. Там, видимо, какой-то зверь. Перепуганная собака, застрявшая на каком-то уступе, — пытается вылезти, а ей никак. Ее укусила немецкая овчарка Ральф… так ведь?
— Ты о чем вообще? Я никогда не вру, — сказала Джулия.
Шелли остановилась. На белках глаз проступила красная сетка. Черные пряди намокли от пота и прилипли к черепу.
— Ты не сказала родителям, что я хочу жить у вас. Наврала.
— Нет, я у них спросила.
— Врешь.
Ларри где-то впереди? Наверняка. Хотелось его позвать, но было слишком больно — и в горле, и в груди.
— Слушай, мне нужно наложить швы, и у меня Ларри пропал. Мне сейчас не до твоих переживаний.
— Думаешь, ты такая крутая? Бруклинка с Нью-Лотс-авеню. Ничего ты не знаешь.
— Я знаю, что ты обзываешь моих родных.
— Говорить правду — не значит обзывать.
— Неправда! Ларри умный. Тебе это известно. А папа? Ты вообще соображаешь? Ничего он тебе не сделал.
Шелли не стала спорить. В отсутствие Крысят-ника не было смысла устраивать спектакль. Она стиснула ладони, потом предплечья. На розовой коже остались белые следы.
— Зачем тебе вообще жить с нами? — не унималась Джулия. — Ты сказала Лейни Хестия, что у нас не дом, а свинарник. Ты виляешь. Потому что я не стала твоей подпевалой.
Шелли опустила голову на колени и заговорила оттуда — совсем тихо, голосом настоящей Шелли:
— Ты сказала, мы одна семья. Лучшие друзья, навеки.
— Так и было. А потом ты меня кинула. Когда я приходила в Крысятник, ты каждый раз устраивала сцену. Говорила гадости про Ларри. Знаешь же, что я стараюсь сделать его нормальным. Как ты могла?
Шелли провела рукой по волосам. Их почти не было, она явно испугалась.
— Я в шутку. Вы, Уайлды, вообще шуток не понимаете.
— Ты его обидела. А он тебе доверял.
Шелли шумно выдохнула. Снова ощупала волосы. Рука выглядела потерянной.
— Она меня вообще убьет, — пробормотала она.
— Чего?
Нагнув голову, Шелли продолжала ощупывать волосы. Тут срезаны подчистую, там торчат довольно длинными прядями.
— Я не виляла, когда спрашивала. Честно тебе сказала: мне плохо. Вот я б не стала требовать доказательств. Ты же вроде как моя подруга. И ты же вроде как мне поверила.
Джулия посмотрела вперед. Крысятник все улепетывал, хотя уже и медленнее. Мир выглядел незнакомым, тревожным, будто они оказались на Марсе.
— Да, поверила. В смысле, ты чувствительная. Много чего чувствуешь. В твои чувства я всегда верила.
— Что ж ты мне не помогла?
— В смысле, я все понимаю. Твоя мама, красное вино, Элла — все это жесть полная. У вас в доме только и разговоров что про дорогую одежду и Гарвард. Не поешь, поставив тарелку на живот, а если бы тебе это и позволили, диваны твердые как камень. Я это все понимаю. Но у меня дома тоже несладко. Когда ты приходишь, они играют спектакль. Так что если ты ко мне переберешься, вряд ли тебе станет много проще жить.