Джулия обняла подругу. Сжала покрепче.
— Не надо. Больно.
Тревога. Удар током в тысячу вольт. Джулия ослабила хватку.
— А слушать никто не хочет, — продолжила Шелли. — Если им рассказать, не поверят. Ты была моей лучшей подругой, но я и тебе ничего не могла рассказать. Ты тоже не хотела слушать. Ну еще бы, я же само совершенство. Вот только меня никто не любит. Я злюка. Психичка. Никто за меня не вступится. Даже родные — они ничего не видят. Или делают вид, что не видят. Я просто больная, а остальные здоровые. С ними ж такого не делают.
Слова прыгали, кувыркались, а Джулия все пыталась сочленить их по-иному, сложить историю подобрее. Не получалось.
— Что с тобой происходит? — спросила Джулия.
Губы у Шелли дрогнули.
— Она меня убивает, — прошептала она.
— Она? — переспросила Джулия.
— Эта, — ответила Шелли.
Глаза Джулии обожгло слезами, но она сдержала их, изо всех сил пытаясь оставаться сильной. Если это правда, это важнее всех на свете правил. Важнее того, что кто-то на тебя наорал, что тебя не пустят в гости к друзьям, если у тебя не все оценки отличные. Важнее, чем если тебя огрели совершенно ни за что. Гораздо глубже.
— Твоя мама, — догадалась Джулия.
Голос у Шелли сорвался.
— Только никому не говори.
Джулия окинула взглядом пустую жаркую улицу, провал у них за спиной — он продолжал расширяться. Все выглядело непонятным. Все выглядело незнакомым, потому что мир встал вверх тормашками. Взрослые оказались детьми, дети оказались предоставлены самим себе — и, похоже, так оно было всегда.
— Покажи следы, — попросила Джулия. — Мне нужно видеть.
Глаза у Шелли увлажнились.
— Ты обо мне плохо подумаешь.
— Неправда. Я тебя прекрасно знаю. Мы сто раз играли в «Скажи или покажи». Я тебя знаю.
Шелли нагнулась вперед, закатала блузку. Кожа под ней оказалась не белой, а желтоватой, как сходящий синяк. Повсюду виднелись красноватые точки, образовывавшие овалы. Почти все уже заживали — неясные тени. Плюс четыре свежих. Ярко-красные, с запекшейся кровью — похоже на засос, который Дейв Гаррисон в прошлом году посадил ей на задах «Севен-илевен» в шутку, да только не в шутку.
Джулия очень осторожно дотронулась до пятнышка посередине. Средним и указательным пальцами мягко провела вниз вдоль позвоночника. От прикосновения Шелли слегка обмякла. Выдохнула. Почти утешилась.
А потом одернула свою дорогую блузку из «Фри пипл».
— Я попросила, чтобы она мне заплела французские косички по всей голове. На тринадцатый день рождения. — Шелли посмотрела на Джулию. — В сентябре, да? Уже так давно?
Джулия не знала, что ответить.
— Да, был твой день рождения. Помню.
Шелли обуяло глубинное, нутряное смятение.
— Кажется, тогда оно было впервые. Она сделала это в шутку, потому что у нас ничего не получалось, мы обе посмеялись. А потом снова, и было уже не смешно… Иногда я забываю. А в сам момент будто ухожу куда-то, — произнесла Шелли тихо, как будто стоял вечер и они были вдвоем у Джулии в комнате, в спальных мешках. — Она никогда меня не трогает там, где видно из-под купальника… Я как увижу себя в зеркале, каждый раз удивляюсь. Такой бред, такая тайна — мне даже кажется, что это я сама себя. Может, когда мне исполнилось тринадцать, у меня произошло раздвоение личности или шизофрения началась. Я знаю, со мной что-то не то. Но так высоко мне спину не достать. Не может быть, что это я сама себя. Собственно, поэтому я и стала их фотографировать. Чтобы убедиться, что они есть на самом деле.
Тут Джулию посетило воспоминание, и от него сразу ушли все силы. Она почувствовала себя такой же старой, какой выглядела Шелли с этими ее обкромсанными волосами и запавшими глазами.
— Помнишь, мы репетировали у тебя дома?
— Когда? — спросила Шелли.
— Ну, мы хотели спеть песню Билли Айлиш на творческом конкурсе. Твоя мама не знала, что я у вас. Открыла дверь. Точнее, распахнула. И было очень странно, потому что сразу перед тем я слышала, как она говорит внизу по телефону и смеется.
А тут у нее вид был страшно сердитый. Увидела меня — и сразу переменилась. Будто и не злилась. Раз — и улыбается.
Шелли ничего не ответила.
— Очень было странно. Я думала, она нас убьет, а она такая — хочу ли я клубничный смузи. Я вообще не знала, что подумать. Бред какой-то. Я даже решила, что все это придумала. Помнишь? — не отступала Джулия.
Шелли покачала головой. Без длинных волос шея ее сделалась длинной и хрупкой, как у улитки, высунувшейся из раковины.