Она придвинулась к нему поближе, заплакала у него в объятиях. Он гладил ее по влажным коротким волосам, по прыщавой шее и спине. Ощущал, какая она уже большая. Взрослая. Он в ее возрасте уже потихоньку ширялся. Боролся с новообретен-ной привычкой. Когда он в те годы смотрел на других детей, они ему казались представителями иного вида. Он и представить себе не мог, что у него с ними есть что-то общее. А теперь вдруг понял, что это не так. Каждый ребенок ведет свою войну.
— Ты услышишь про меня всякие гадости. Может, уже слышала, — сказал он.
— Ты не насиловал мою лучшую подругу. Я это знаю, — откликнулась Джулия.
— Не насиловал.
Он прижимал ее к себе, мимо мчались машины, и, опустив лицо ей на затылок, он тоже заплакал. Она его слез не видела, но наверняка ощутила — ведь это была Джулия.
Клиника Уинтропа
1 августа, воскресенье
У Ларри диагностировали сотрясение мозга. Отсюда и летаргия. Уайлдам сказали: объем повреждений можно будет оценить, только когда сойдет отек.
Из клиники Герти сразу же позвонила в полицию. Они снова приехали. В приемной, в окружении незнакомых людей, она пересказала события предыдущего дня, ничего не утаив. Стали расспрашивать Арло. У него было неоспоримое алиби. После этого полицейские спросили, могут ли пообщаться с психиатром из «Кридмора», который лечил Герти перед этим. Она дала свое согласие.
После этого Уайлдам разрешили зайти к Ларри, но по два человека, не больше. Они это слышали. Но на фоне всех прочих бед им уже было все равно.
В клинике у всех полно дел. Никто ничего не заметил. Родители протащили и Джулию, закрыв собой с обеих сторон.
Зашли в палату. Ларри ударили чем-то острым и тяжелым. Со лба был сорван лоскут кожи. Рядом стояла капельница — пациенту вводили жидкость, чтобы избежать отека мозгового ствола.
Герти обрадовалась, увидев, что сын может сфокусировать взгляд. Когда он только очнулся, глаза были тусклыми.
Говорили они не много. Показали ему все зеленые одежки, которые прихватила Джулия, рассказали, что ему очень повезло: тут лаймовое желе дают без ограничений. Посидели на кровати, стараясь ему не мешать. Подышали в едином ритме. Будто сливаясь с ним, пытаясь стать им, забрать его боль. Надолго не хватило. Все они были слишком разными.
Во всех странностях Ларри Герти долго винила себя. Наверное, она не так питалась во время беременности или слишком много переживала. Когда он был маленьким, она слишком часто на него прикрикивала, расшатывала ему нервную систему, а может, была недостаточно ласкова, не научила его полноценно общаться. Услышав про обвинение, она даже подумала: а вдруг Арло с ним что-то сделал.
Но сейчас Ларри лежал, обхватив руками самодельного робота, бодрый и жизнерадостный, несмотря на опущенные веки, и Герти вдруг поняла, что Ларри — идеальное воплощение всей семьи. Никуда не вписывается, но никогда не оставляет попыток.
По дороге домой они тихонько переговаривались. Сзади сидела Джулия, но неотложные разговоры пришлось вести прямо при ней.
Герти рассказала Арло о фотографиях синяков, о кирпичах, о том, что творится у Реи дома. О том, что забыла там свои туфли. Что улики, добытые такой ценой, пропали — впрочем, нету нее никакой уверенности, что с их помощью удалось бы доказать его невиновность.
Возможно, именно Рея забралась к ним в дом ночью. Но хватило бы у нее сил для такого удара? Скорее это был Фриц или Фрицик, или кто угодно из жителей Мейпл-стрит. Почему для отмщения они выбрали именно Ларри, совершенно непостижимо. Наверное, потому, что он спал внизу: проще и удобнее до него добраться.
Они ехали дальше. Чем ближе к Мейпл-стрит, тем меньше разговаривали. Джулия, сидевшая сзади, видела только синее небо, зеленые деревья и самолет — он летел необычайно низко, двигатель громко гудел.
Вернувшись на Мейпл-стрит, они уложили вещи.
Каждый — на пару дней. Решили, что поедут в мотель в Хемпстеде. Закрыли окна. Прошли под хрустальной люстрой, которая очень нравилась Герти, потому что напоминала конференц-зал в Джерси-Сити: сплошной свет и радуги. Они забрали любимые вещи из тесных спаленок, из ванных комнат с настоящей плиткой, прошли по скрипучей лестнице, которую очень любили, потому что раньше у них никогда не было лестниц. Да и дома не было.