— Помню, — тихо ответила Алена, поглаживая голову Катюши. Она вдруг почему-то подумала: «Дочка так хотела съездить этим летом на море, словно чувствовала, так просила — она его еще ни разу не видела. Но на семейном совете я, глупая, настояла на ремонте в квартире. Море, оно никуда не денется, подождет, а вот смотреть весь год на старые обои и потолки в подтеках мы не будем. И весь отпуск ушел на ремонт. И девочка просидела в пыли. А счастье наше в это время, оказывается, уехало на море без нас. И не вернулось…» У Аленушки глаза стали влажными. К террористическим эксцессам за последние годы все немного попривыкли, хотя и всегда тревожились, но предчувствие на этот раз было каким-то особенно тяжелым. Не таким, как раньше. Муж, конечно, успокаивал, но этот террорист явно отличался от всех предыдущих. И по глобальности, и по сути. Те хоть боролись за что-то конкретное, за что сами готовы были погибнуть. И они всех не уничтожали, у них были свои, а у этого нет своих. И цель отсутствует. Даже требований у него никаких нет. Сорвет в любую секунду свои зажимы на руке — и все…
Зазвонил телефон. Алена вышла и через минуту вернулась.
— Кто звонил, Аленушка?
— Да сосед наш сверху, Наум Львович.
— Какой Наум Львович?
— Ты уже и забыл. Ну бывший бухгалтер, тот, который из Киева пять лет назад, после прорыва плотины, вернулся — он у нас двадцатку тогда занимал.
— И что он хочет?
— Он сказал, что хочет вернуть долг. Сейчас зайдет.
— Очень вовремя... — рассеянно пожал плечами Алеша.
5.Первые переговорщики
Президент Планеты, с кем-то посовещавшись и оторвавшись от телефона, сообщил:
— Первым с вами будет говорить господин Питер Писофчок!
— Писофчок! — воскликнула Алена с надеждой в голосе. — Лешик, ты слышал? Слава богу, с ним будет говорить сам Писофчок. Мы спасены.
— Вот видишь, я же говорил, что все разрулится. Питер Писофчок — это интеллектуальный Бэтмэн, известный своей потрясающей гибкостью ведения дискуссий, и еще не было случая, чтобы он не нашел общий язык с террористами. Мы станем свидетелями его мастерского триумфа! Они сейчас договорятся. Смотри.
На экране, у самого нижнего края, открылся малюсенький квадрат — в нем был Писофчок.
— Господин Эдисон Десницкий? Вы видите меня? Это говорит Писофчок…
— Йес, господин Писофчок. Я тебя плохо вижу, но очень хорошо помню. Не раз наблюдал в деле. Психолог ты, конечно, хороший — террористов разводил, как детей — становились послушными и шли за тобой, как крысы под дудочку. Уважаю. Но что ты МНЕ можешь предложить? Радетель и спаситель ты мой.
— В первую очередь успокоиться…
— Да спокоен я, разве не видно? Это вы все вокруг нервничаете, а я уже принял в душе свою близкую смерть. Вот передо мной, видишь, хронометр — осталось меньше двух часов. А точнее час сорок пять, и затем эти нанохищники, которые пока ничем себя не выдают, но они уже давно во мне, они ведут свои подготовительные работы, расползаются по всем кровеносным сосудам и капиллярам, занимая позиции в наиболее удобных местах моего тела, – так вот, затем они, как по сигналу, набросятся на меня изнутри и за секунды — хрум-хрум! — сожрут, раскрошив на молекулы, а затем на атомы. Видишь, как хладнокровно я об этом рассказываю? А ты говоришь, что мне надо успокоиться. Я видел одиннадцать смертей своих коллег. Эти нанотвари действуют строго по времени. Вот-вот меня не станет — ЧТО ты мне можешь такое предложить, чтоб я передумал?
— Я хочу вам напомнить о моем Фонде.
— Ты предлагаешь мне его возглавить?
— Нет, я предлагаю вам им воспользоваться. Давайте поразмыслим, на что вы его хотели бы употребить, и поговорим о той сумме, которая для вас или, допустим, для людей, вам небезразличных, может быть интересна. Я предлагаю пока не спешить…
— Гениально! Это именно мне, которому уже ничего почти не осталось, предлагают не спешить? Ха-ха-ха! Это очень смешно, но я последую вашему садистскому совету и попробую не спешить, попробую помечтать, трезво порассуждать. Что я могу, как террорист, как вы меня почему-то называете, взявший в заложники все человечество, у этого человечества потребовать для себя — взамен сохранения жизни этому самому человечеству? Заметь, только для себя — близких у меня давно нет. Денег? Сколько? Про твой фонд давай сразу забудем — он был хорош для начинающих, для тех, кто детсадик взял. У меня масштаб не тот — скидываться должно все человечество. Давай разомнем извилины. Итак, сколько? Допустим, ты говоришь: дорогой Эдисон, мы предлагаем тебе восемь миллиардов глобаксов? Хорошо, я считаю в уме, получается — по глобаксу с носа? Маловато выходит, жадные скупердяи, дешево. А ты тогда в ответ предлагаешь восемьсот миллиардов. Чтоб по соточке получилось. Чтоб и вам не очень накладно — подумаешь соточка, да каждый ее выложит, — и мне, чтоб капиталец максимальный поиметь? Это уже теплее, говорю я. Это уже совсем неплохо, но вы бы и по штуке собрали, не правда, Писофчо-о-к? А тот, кто совсем беден, так за него более богатый отдаст, дело-то общее — шкуры свои спасать. Так вы рассуждаете обычно, когда торгуетесь с террористами, когда прикидываете на чаше весов тяжесть последствий от их действий и тяжесть затрат на предотвращение этих действий? О, я бы много мог запросить, да только, внимание, на что они мне? и как я это всё потрачу? Если я даже и за триллион глобаксов не смогу купить себе хотя бы одну единственную дополнительную секунду жизни, то это — хреновое предложение. А что еще ты, жалкая пустышка, мне можешь предложить? Ты привык предлагать только вертолеты, деньги, оружие, наркотики. Лететь мне некуда, деньги мне не нужны, оружие у меня есть, причем самое мощное, а наркотик для меня — это, уходя, забрать вас всех с собой. Это меня немного успокаивает, что не зря я родился и жил, я верил, что мне предназначена серьезная миссия, я просто не знал, какая. Теперь знаю. И я счастлив. А не то, что мямлит этот дурачок Писофчок. Писофчок, ты еще на связи?
— Да. Я к вашим услугам.
— А зря, мне с тобой говорить больше не о чем. Проваливай — спеши потратить свой фонд! Один — ноль, в мою пользу. Следующий!
Алена закрыла глаза. Алеша сжал ее руку. Писофчок, великий и непобедимый Питер Писофчок оказался бессилен и был удален после первой минуты, как недоучка-лицеист с экзамена! Ему даже не дали толком высказаться. Террористу, который обречен и у которого нет родных, деньги оказались не нужны.
— С вами будет говорить, — сразу произнес Президент Планеты, — пастор Шпак, Координатор Совета мировых религий, и он же представитель самой распространенной — христианской. Вы человек крещеный, кажется?
— Да хоть сам Господь пусть говорит! А я, действительно, зачем-то крещеный. Да только креста на мне нету. Глупости это все.
Из верхнего правого угла выдвинулась картинка с пастором. Чуть-чуть выдвинулась, чтобы не заслонить даже волоска на макушке Десницкого.
— Сын мой, одумайся, еще есть время уразуметь: даже одно убийство — страшный грех… — пастор Шпак решительно начал свою речь, густым и сильным голосом.
— Да ну?
— …а убийство миллиардов людей, убийство жизни на Земле — это грех, какого еще никогда не было.
— Святой отец, — перебил тираду Десницкий, — ты сам понимаешь, что говоришь?! Голос у тебя хоть и слоновий, но мозги куриные. Если никого не останется, то кто сможет сказать, что это грех? Кто будет оценивать плохо это или, может, наоборот хорошо? А вдруг это вообще часть замысла Божьего — наказать человечество, и он это сделает моими руками? Ты что, батюшка, против Бога? Про конец света в Библии четко написано: очередной ангел вострубил и всем — акбар! Я, может, и есть тот ангел и своей праведной десницей (недаром же у меня фамилия такая) ставлю точку в истории человечества, которая сплошь состоит из взлетов гордыни и грехопадений. Да и вообще, чего это вы так все засуетились и забегали, как тараканы по сковородке? По всем вероучениям жизнь человека на Земле — это только часть его жизни — дальше ждет другая, уже вечная жизнь. Так ведь? Это я в подобную чушь не верю, я атеист, а вы то чего, задергались, как на веревке? Рай ведь впереди, ну, если более-менее праведно жили. А если, кто верил, но сомневался в вере, то тем более — радуйтесь: сомнениям вашим приходит конец, и мы сейчас все вместе дружненько, несколько миллиардов, возьмем и удостоверимся, кто был прав и где мы окажемся после смерти, кто нас встретит там и что скажет. Хватит гадать! А кто не верил вообще ни во что, как я, кто понимал, что впереди пу-сто-та, то какая разница, когда канешь в небытие, годом раньше годом позже — все одна бессмыслица. Чего цепляться, цыплята?