— Ладно, пойдет. Установите ее — Десницкий должен вас видеть. К вам, в любом случае, уже едут люди. И у дверей будет дежурить спецназ. Они во всем помогут, если понадобится. Кто с вами сейчас в квартире?
— Жена и дочка…
— О`кэй! Передайте эту трубку жене. Всё, осталась минута. Берите мобильный — вам уже звонит Писофчок. Удачи вам, держитесь — от вас зависит спасение человечества.
— Ну что там у вас? Время истекает… Кровью. Хе-хе-хе! — заговорил нетерпеливо Десницкий. Он был еще сильнее возбужден. Белки у него были уже откровенно синие. А в уголке одного глаза появилась такая же синяя капелька. — Давайте быстрее — осталось меньше часа, а мне не терпится поговорить с последним человеком. Кто он? Мужчина? Хорошо. Из России? Прекрасно, земляк, значит. Всё, хватит мне рассказывать о нем — я у него сам спрошу, если будет интересно.
Алеша прошел в комнату, сел перед компом и включил камеру. Через секунду его бледное, напряженное лицо появилось на экране телевизора. На экранах всех телевизоров. Его изображение заняло целую половину экрана — но Десницкий не возразил. В Алешином мозгу в самом центре сразу что-то кольнуло, и боль словно застыла. Это бесчисленные человеческие глаза с надеждой пронзили его, неотрывно глядя в его глаза. В глаза простого учителя, который когда-то, придя впервые в школу, целый год привыкал к тому, что на него смотрят три десятка учеников, и не всегда уютно себя чувствовал под их взорами. Но сейчас на него смотрело все человечество. Правда, сам он видел глаза только одного. Очень страшные глаза. В клипсе за ухом послышался бодрый голос Писофчока и его автопереводчика.
— Вы готовы, Алексей? Начинаем. Поздоровайтесь с Десницким.
— Доб…рое ут…ро..
Террорист доброжелательно засмеялся:
— Отличное начало! «Доброе утро!» Оборжаться! Слово «доброе» мне очень понравилось — я тоже так считаю, что доброе. Приятно услышать единомышленника. Только — не «утро», чудак! Это у вас там, в Муходранске утро. У меня здесь, в Океании, например, вечер. Солнце садится. А для планеты вообще ни утра, ни вечера не бывает. У нее только сутки. «Добрые сутки!» — вот как нужно говорить, когда тебя слушает весь мир. Понял, покойничек? Повтори: добрые сутки, Эдисон Десницкий!
— Добрые сутки… Эдисон Десницкий…
— Добрые сутки, шестой переговорщик. Как тебя, кстати, зовут, представься. Пока не преставился.
— Меня … зовут Алексей. Кара…
— Карамазов?
— Нет. Карамелев.
— Ну, мели, Карамелев. Только вытащи, пожалуйста, у себя из-за уха клипсу, а то у меня есть подозрение, что там торчат губы суфлера. Там наверняка прячется какой-нибудь сверчок-Писофчок.
Алексей снял клипсу и почувствовал себя, как скалолаз без страховки. Он проглотил сухой комок. В голове так же стало сухо и пустынно. Ни одной мысли. Проклятый организм! Но надо выкарабкиваться. Надо говорить. Но ЧТО? Ведь этому человеку ничего, абсолютно ничего не надо!!! Он потер горло.
— Принеси папе воды, Катюша! — прошептала Алена дочке и взяла в свою руку руку мужа. — Говори, что думаешь, Алеша, я в тебя верю!
Глаза ее были красные, но сухие. Слезы кончились.
— Я… не знаю, что вам сказать, — начал, запинаясь, Алеша. — Вы говорите: мир — дерьмо… У меня нет доводов, чтобы это опровергнуть. Вернее, я даже не уверен, что это не так… Ваша позиция сильна — действительно, с уходом человека для него всегда уходит весь мир… Атеисты так считают. Верующие думают по-другому, но, во-первых, у них нет доказательств, во-вторых, если они правы, или хотя бы кто-то один из них прав, то ничего страшного тогда не произойдет — все мы тут же окажемся перед Господом, и он нам судья… То же касается и всяких возможных инопланетян, наблюдающих за нами, и неведомый Высший разум, выращивающий нас. Останется и информационная жизнь, если она есть в каких-то там еще не открытых полях, которая продолжится после нашей смерти. И теория превращения из кокона в бабочку не пострадает. И реинкорнация. И … Да что тут говорить. Если есть загробная жизнь в той или иной форме, то, когда вы приведете свой приговор в исполнение, мы все за сутки переберемся туда и всё узнаем… Вы правы. Действительно, смешно, что все так занервничали и засуетились тут на Земле. Вот сгинем все разом и получим через миг ответы на главный вопрос: что там за последней чертой. А кто ни во что не верит — тому и вовсе нечего терять. Годом раньше, годом позже — какая разница, если впереди все равно пустота…
— Приятно слышать умную речь, Карамелев, — одобрительно отозвался Десницкий. — Спасибо за поддержку — я аж чуть не всплакнул, так ты меня растрогал. Я и в самом деле так считаю: весь мир — дерьмо, а люди в нем — бумажки… Мне, действительно, от всей души нет дела до этого мира, который намерился продолжать жить, когда меня не станет. Сейчас 2028-ой. А 2029-го для меня нет. Даже завтрашнего рассвета для меня нет! Понимаешь, Карамелев, и понимают ли они, эти циники, которые планировали жить дальше. Меня не будет, а они останутся. А хрен вам! Так мало того, что они останутся, так они еще и жизнь думают свою ничтожную продлевать. А то и вовсе не умирать. А я, значит, разлагайся на молекулы и атомы?! Да вы мне просто в душу мою плюете! Поэтому пойдете вы вместе со мной, как миленькие, поняли, жмурики?
9.Живая вода
В комнату, спотыкаясь и обливаясь водой, вбежала Катюша, неся наполненный до краев стакан. У нее, наверно единственной на всей Земле, сразу поднялось настроение, когда стало ясно, что за дело переговоров с ужасным террористом взялся ее папа.
— Пей, папочка, скорей, а то эта вода разливается, совсем как живая.
— Спасибо, — напряженно усмехнулся Алеша, беря стакан. И замер: «Живая!». В эту самую секунду в его голове сверкнула идея. Он вдруг понял, о чем будет говорить. Катюша, сама того не ведая, подсказала, вернее, напомнила, ему одну мысль, которую он давно хотел обдумать, да все не было времени. Эта мысль касалась некой догадки, посетившей его еще год назад — после чтения дочери сказки. Что ж, придется обдумывать на ходу… Алексей ощутил, как возвращается уверенность и спокойствие. С каждым глотком.
— Я могу продолжать? — спросил Карамелев как можно вежливее.
— Да, Карамеля.
— Спасибо. Так вот я что подумал. Я подумал, что есть еще одна гипотеза. По-моему, даже она и зародилась у нас в России. Довольно давно, но до сих пор она остается не очень распространенной. Я и сам ее толком не успел ни обмозговать, ни обговорить ни с кем — все не было из-за суеты времени. Попробую прямо сейчас… По ней получатся, что вы, уничтожая планету вместе с собой, убиваете себя не один раз, как вы предполагаете, а два.
— Поясни тот бред, который ты только что сказал.
— Дело в том, что, погубив человечество, вы лишаете всех людей, и живущих сейчас и умерших давно, о которых вы говорили, а главное для вас — и самого себя и ваших погибших близких — шанса на воскрешение в будущем. Только не на то религиозное воскрешение усилием Бога, в которое вы не верите, и не на иллюзорное оживление инопланетянами, а вы лишаете себя шанса на воскрешение нашими потомками, руками самого человечества.
— Поясни теперь это свое пояснение, я ни хрена не понял.
— Хорошо. Тогда по порядку. Вот мои рассуждения. — Алеша понимал, что говорит сумбурно, но маяк он видел и греб к нему. — Я — историк. Если проследить мировую историю, то можно заметить: в мире все время увеличивается не только число всевозможных прав, но и резко раздвигаются границы понимания на кого эти права могут распространяться. Так появились права детей, права инвалидов, права смертельно больных. Даже у животных уже есть права. Пройдет немного времени, и мы осознаем еще одну важную истину: права имеют и мертвые. Причем, как это ни странно звучит сейчас, — такие же точно права, что и живые. Бессмертие, на пороге которого стоит человечество, не может стать прерогативой одних лишь нынешних людей и людей грядущего, по воле случая родившихся позже и получивших возможность жить вечно — практически в подарок — за счет достижений своих ушедших предков. Вы на это сами обратили внимание, когда говорили с предыдущим переговорщиком. Умершие тоже имеют право на жизнь, и помочь им воспользоваться этим правом как раз и должны будут их ставшие всемогущими потомки. — Алеша поставил стакан и торопливо, чтобы не потерять мысль, продолжил: — Теперь послушайте дальше. Вы атеист. Вы не верите ни во что. Я тоже атеист. И тоже ни во что не верю. Почти ни во что. Между нами есть разница, но я, думаю, проходящая. Все дело в том, что я немного верю в человека. У нас почему-то верить в человека считается абсурдом, полной глупостью, а верить в неведомые Высшие силы — это серьезно. Я не могу, разумеется, исключить наличие Высших сил, да они, скорее всего, и существуют. Но роль их в нашей жизни наверняка не такая, какую мы им приписываем. Для того и дали нам мозги, для того и попер во всю прогресс, чтобы люди всё сделали своими руками. Угробим Землю, погасим цивилизацию — туда нам и дорога. Никто о нас не всплакнет. А выстоим, выкарабкаемся — пожалуйста, скажут, милости просим к нам в семью разумных цивилизаций.