— Не допустим, — запальчиво, еще от порога, крикнула Алка. — Это самоуправство!
— Полегче нельзя? — спросил Андрей.
— За что Анохина вычеркнули?
— А почему я должен отвечать?
— Общественность требует. Вот он, — Алка кивнула на Бессонова, — староста, я — зам, а Ира — групкомсорг.
— Что же, отвечу. Ехать должны лучшие. А ваш Анохин, мало того, что троечник, так он — политически неграмотный.
— Как — «неграмотный»?
— А так! Заходит он на днях сюда, в комитет, да еще с тросточкой.
— Ну и что?
— Вот и я спросил: вам что, собственно, молодой человек? А он с этаким фасоном: «Не откажите в любезности, где здесь записывают в комсомол?» Ну, я ему и влил — не записывают, говорю, а принимают. А чтобы приняли, надо не только устав знать, а быть активным общественником, примерным студентом.
— Разве можно его воспринимать на полном серьезе! — воскликнул Ромка.
— Что же он с нами не посоветовался? — растерянно спросила Ира.
— Я кажется, понимаю, в чем дело, — сказал Ромка. — Помнишь, у нас диспут в группе был. «Как ты представляешь будущее?»
— Ну, как же! Светик еще заявил в полемике, что если все будут хорошие и правильные, то станут одинаковые, как автоматы.
— Вот, вот. Тогда ему здорово досталось ото всех. Вот он, наверное, и пошел узнать о порядке приема. А увидел Андрея, застеснялся, ну и отмочил — «где тут записывают». Это он, по-моему, из какой-то пьесы двадцатых годов процитировал.
— И все-таки застенчивость не оправдание, — хмуро сказал Андрей. — Такой маменькин сыночек подведет там, плакать будем.
— Группа за него ручается, — твердо сказал Ромка.
— Вот если мы его не возьмем, то действительно человека потеряем, — добавила Ирка.
— Нет, не уговаривайте, — упрямился Андрей.
Неожиданно на помощь пришла полная, черноволосая старшекурсница:
— Андрей! Откуда у тебя такой безапелляционный тон?! По какому праву ты судишь? Сами мы какие были?
— Какие?
— А помнишь, как однажды всей группой в Нескучный сад с лекции сбежали? Два часа какое-то здоровое колесо на горку втаскивали, а потом пускали, чтобы посмотреть, как оно катиться будет.
Члены комитета дружно засмеялись. Улыбнулся и Андрей.
— Это когда было...
— Коллектив ручается, — снова сказал Ромка.
— Ну, если коллектив, — Андрей начал сдаваться.
Все снова дружно загомонили, и он, махнув рукой, вновь записал фамилию Анохина.
— Идите, не мешайте, нам списки в райком надо сдавать.
Казалось бы, инцидент был исчерпан. А вот поди же ты, вспомнили.
— Я бы с Анохиным в разведку не пошел! — выкрикнул с места Евгений.
— А я бы с тобой не пошел, — огрызнулся Светик.
Не обращая на его реплику внимания, Василий повернулся к Родневичу:
— Что скажешь, командир?
Стас был явно растерян. Потом как-то вдруг собравшись, звонко и ясно ответил:
— Вину свою признаю. Пошел на поводу у некоторой несознательной части нашего коллектива.
— У кого на поводу? Что ты мелешь? — возмущенно дернул его за штанину Ромка.
He обращая внимания на него, Стас продолжал:
— Плохую организацию работ могу отнести только на счет своей неопытности. Могли бы, кстати, старшие товарищ подсказать вовремя! И вообще со стороны критиковать хорошо, а вот делать...
И сделав эффектную паузу, неожиданно закончил:
— За руководящую должность не держусь. Поскольку ни черта не понимаю в этом сельском хозяйстве, прошу назначить другого. Вот тебя, Василий, например. Ты, я слышал, в деревне вырос.
Ромка в этот момент посмотрел на Ирку и уловил ее откровенно восхищенный взгляд.
Все загомонили. Унимая шум, Василий поднял руку:
— Что понял свои ошибки, хорошо. А вот что капризничаешь — плохо. Раз уж назначили — держись. А помочь мы никогда не откажемся. Правда, ребята? — обратился он к старшекурсникам.
— Чего ж, подскажем, поможем, — загудели те, не выражая, впрочем, горячего энтузиазма.
Долго еще и после ухода управляющего они говорила между собой, горячо упрекая друг друга и порой даже хватаясь за грудки.
Ромка подошел к Стасу:
— Что ж ты, командир, сдрейфил? Спорить не стал, а сразу лапки вверх? На Светика тень навел.
— Ничего ты не понимаешь, старик. В таких случаях надо сразу каяться — решительно и безоговорочно. Иначе плохо будет.
— Вот ты какой, оказывается...
Песен в этот вечер не пели. Как-то не до песен было.
Прошла неделя. Утром, когда Стас и Ромка у конюшни вместе запрягали Машку, к ним подбежала запыхавшаяся Алка: