И вот прошло почти два года. Несколько раз он брался за эту книгу. Написал даже пяток страниц первой, вводной, главы, потом передумал — решил, книга будет состоять из новелл, как бы вкрапленных в свободное повествование. Вводная глава оказалась лишней. Он принялся за одну из новелл. Потом быстро написал другую — вспомнил действительный случай, свидетелем которого был, и записал его, ничего не упрощая и не усложняя. Потом что-то надолго оторвало его от книги. Сейчас уж и не вспомнить, что точно: плохое самочувствие, газетная кампания или поездка по любимому туристами Золотому кольцу, в которой он сопровождал французских журналистов. Да и какая, в сущности, разница? Вернувшись к своему письменному столу и перечитав написанное, Зыбин пришел в ужас: интересная вроде бы история была записана стертыми, казенными словами, штампованными фразами, банальными диалогами. Зыбин порвал все без сожаления. И это надолго охладило его пыл…
И тут опять Базанов, как черт из коробочки. Встретились, поговорили. Помнится, тогда, в больнице, он упрекал Глеба в бессюжетности его жизни; столько людей прошло через нее, промелькнуло — и на фронте, и после фронта, а не встретился он ни с кем, растерял и близких, и далеких за два десятка лет… И вот сегодняшняя встреча в Доме журналистов с этим летчиком, не с человеком уже — с портретом в траурной рамке, встреча, которая вторглась в его неотложные дела, поломала все планы, отодвинула, возможно, и отъезд в Солнечный, где его ждут. Способен ли он, Зыбин, на такое?
Сидя за письменным столом и рисуя квадратики и цилиндрики отличной паркеровской ручкой на отличной финской бумаге, Зыбин вновь и вновь задавал себе этот вопрос. И чем больше думал над ним, тем с меньшей уверенностью отвечал на него. По правде говоря, Андрей Петрович Зыбин нынче не чувствовал в себе базановской уверенности. Он завидовал Базанову. И еще думал о том, что, напиши он об этом событии — длинно ли, обстоятельно или коротко, с «подтекстом», как любят нынче писать молодые литераторы, которые «подтекстом» обычно заменяют знание материала или беспробудную вялость чувств, — получится у него плохо, надуманно и малодостоверно. Никто и не поверит, что так было на самом деле…
Утром, едва Глеб вышел из ванной, завтрак уже стоял на столе. Хозяин расстарался вовсю и решил принять гостя по первому разряду. Глеб был молчалив и сосредоточен. Казалось, он напряженно думает о чем-то. Разговор не клеился.
— Уж прости, Андрей, — сказал вдруг Базанов. — Я все про Полысалова думаю и себе удивляюсь. И предположить не мог: два десятка лет назад расстались, и вспоминать я его почти не вспоминал — чего уж тут душой кривить, — а посмотрел вчера на фотографию в рамке, будто меня надвое разрезали и одну половину в могилу кладут. Почему так? Почему такое сильное чувство родилось вдруг во мне и наружу выплыло? И понял. Это юность моя откололась от меня навечно и в землю легла. Большой, трудный и прекрасный пласт жизни — юность. Грустно… И человек большой, яркий из жизни ушел — жалко, очень жалко.
— Я понимаю, Глеб, я понимаю… У тебя есть срочные дела на утро? Нет? Ну и отлично. — Зыбин попытался как-то отвлечь Базанова, но быстро сообразил, что тот хочет побыть один, отдохнуть, и сказал: — Я сейчас мотаю в редакцию, так что тебе придется одному тут. Саморазвлекись — вот радио, вот магнитофон с полным современным набором пленок, книги, периодика. Жратва — в холодильнике. Вот ключи от квартиры. В четыре я заскочу и, если не возражаешь, вместе поедем на панихиду.
— Спасибо тебе, но давай поедем к Полысалову на метро, потом в трамвае и автобусе.
— Но это на другом конце города!
— Тогда я пойду пешком. Не торопясь. Куда мне сегодня торопиться? Одно дело у меня, могу и пешком. А ты приезжай прямо туда. Хоп?.. Так лучше будет, Андрей. Там и встретимся. А я и Москву посмотрю, столько лет Москву не видел: никогда и часа свободного не было, и все из окон быстронесущегося транспорта. Нет, пешком пойду — решено.
— Я не прощаюсь. — И тут Зыбин насторожился. Базанов улыбнулся — мимолетно, хитро, типично по-базановски. Зыбин вспомнил эту улыбку. Вслед за ней обязательно шел какой-нибудь розыгрыш, хохма, коленце. — Мы что, не увидимся? Ты решил смыться?
— У меня же ключи от квартиры.
— В подобных случаях их опускают в почтовый ящик.
— Спасибо за совет, но ты так опекаешь меня, что это было бы свинством.