Лысой замолчал. Такыр кончился. Колонна вновь пошла степью, которая все больше холмилась к северо-западу, как раз в том направлении, куда им предстояло двигаться. Порывы ветра казались будто потише, зато налетали они почему-то с разных сторон, несли плотные снежные заряды, залепляли лобовое стекло. Базанов зябко ежился, его знобило. Лысой вел трактор временами вслепую, лишь чутьем выбирая путь, часто высовывался из кабины, чтобы помочь «дворнику» и скинуть рукой снег со стекла.
Пройдя по диагонали довольно крутой спуск и с хода форсируя заснеженный овражек между двумя увалами, Лысой вернулся к рассказу и закончил его коротко, будто и не прерывал:
— Следователь хитер оказался, но и я хитер, — точно насмехаясь над самим собой, сказал он. — Выпросил условие. Дайте мне, мол, мост закончить, потом что хотите делайте, никуда я не сбегу. Разрешили. Подошло время — два акта мне вручают. Один — акт комиссии о досрочной приемке объекта с оценкой хорошо, другой — и не акт вовсе, а протоколы допросов — я их не только не подписал, смотреть не стал. Не помогло: получил на полную катушку три года. Они не стали, признаться вам, лучшими годами моей жизни…
В этот момент сзади раздался резкий автомобильный гудок. Другой, третий — и сразу загудела отчаянно вся колонна. Не окончив фразу, Лысой лихо развернул трактор на пятачке и остановил его, не заглушая двигателя. Он и Базанов, каждый со своей стороны, вылезли из кабины на траки. Сзади стояли ЗИЛы — лишь три, остальных не было видно.
— Ну, что там?! — крикнул Лысой.
— А хрен знает, — ответил шофер первой машины, стоя на подножке. — Все гудят, и я гудю.
— Чудно! — проворчал Лысой. — Садитесь, товарищ Базанов, поедем, взглянем.
Никакой фамильярности, никакого Глеба Семеновича — словно и не было долгого разговора, установившего взаимную приязнь. В деловой обстановке отношения сугубо официальные. Лысой сразу показал эту черту своего характера, и Базанов отметил ее и, давая понять Лысому, что понял и оценил его деликатность, сказал подчеркнуто дружески:
— Смотаемся, Василий Васильевич.
Оказалось, ЗИЛ, груженный бочками с горючим, спускался с увала, водитель не рассчитал, видно, крутизны склона и специфики груза в кузове и завалился набок. Хорошо, что не перевернулся. Вполне мог перевернуться, запросто. Непонятно только, как все бочки в кузове удержались. Видно, приторочены и закреплены были на совесть.
Вокруг, увязая выше колен в снегу, толпились шоферы, размахивая руками, что-то, очевидно, советуя незадачливому водителю ЗИЛа, — их слов из-за шума двигателя и свиста ветра не было слышно.
Лысой повел свой трактор вниз — легко, точно по бетонке, и остановил его возле грузовика. Он был просто виртуоз — этот тракторист с высшим образованием.
Глеб спрыгнул в снег. В овражке между увалами неожиданно оказалось тихо: ветер гулял поверху, его порывы шли здесь перпендикулярно гряде увалов, били в противоположные их склоны. Увидев начальство, все примолкли, и только водитель ЗИЛа, прихрамывая, выступил вперед и, прикрывая платком саднившую скулу — видно, здорово ударился о стойку, — сказал смущенно:
— Бывает… С кем не бывает, товарищ начальник.
— Что будем делать, хлопцы? — спросил Базанов.
Послышались голоса:
— Разгружать и нагружать!
— Оставить его, нехай кукует!
— Провозимся тут дотемна!
— Пока бочки ворочаем — точно! — послышались голоса.
— Неужели все горючее на одной машине? — спросил Глеб у механика, который, ловко спрыгнув с гребня противоположного увала, проскользил по склону и оказался рядом, досадуя на себя, что начальник, едущий во главе колонны, оказался тут раньше него. Он не понял, что спросил Базанов, и ошалело посмотрел на него, ожидая разноса, угроз, размахивания руками и мата, к которому привык на прежней своей работе.
Базанову пришлось повторить вопрос. До механика наконец дошло, о чем его спрашивают, и он закивал: