У вас, наверное, солнышко? И жара? Вот благо-то.
В институте очередной аврал. И очередная схватка с Госстроем. Кирилл Владимирович после Москвы собирается навестить вас — воитель, надо бы ему еще при жизни поставить памятник в Солнечном. А?
Кончаю. Будьте здоровы и счастливы. Н. Морозова.
Перечла утром. Не удивляйтесь, бога ради. Сумбур! Сейчас написала бы все иначе или совсем не написала бы. Но дело сделано, пусть письмо идет.
С уважением».
И ни слова о том, когда приедет. И обратного адреса нет…
Третье письмо оказалось короткой весточкой от… Лысого.
«Мне тут друзья из Солнечного сообщили, как вы из-за меня хлопотали, искали меня и с начальником строительства товарищем Богиным — чтоб ему икалось! — сражались, — писал Лысой. — «Зря это он так, Базанов», — подумал я сначала. А потом решил, что не зря. Вы ведь, Глеб Семенович, не только из-за меня старались, вы ведь мозги Богину и на будущее вправляли, правда? Если так, то и у меня меньше угрызений совести будет…
Живу я далеко от вас. Загнала меня судьба и характер мой неуживчивый на Север, в Усть-Илим, на стройку не легче вашей. Работаю я прорабом. Строим дома, но куда им до наших! Стандарты!.. Пока я справляюсь — так говорят. Так что индивидуальная ваша воспитательная работа, считайте, даром не прошла. Шучу, конечно. Уж простите ради бога: настроение хорошее.
Очень хотелось бы поговорить. Но когда это может случиться? Когда на пенсии будем и где-нибудь в Сочи встретимся!
Здоровья вам, здоровья, успехов.
Крепко жму руку. Ваш Василий Лысой».
Прочитав письма, Базанов посмотрел на часы. К Глонти возвращаться было уже поздно, конечно. Так и не кончился ничем их разговор. Но зато все письма были радостными. Друзья не забывали его — Зыбин, Лысой… и Морозова, Морозова!.. Вдруг письмо… Ему захотелось написать ей, сейчас же позвонить в Ленинград. Но куда? Позвонить в институт? В Ленинграде сейчас поздний вечер. И что сказал бы он ей?..
24
Лето, как и предсказывали синоптики, оказалось на редкость жарким. Каждый день — выше сорока, и не отпускает. Рано утром еще человеческие условия, но уже через час-полтора — адова температура, на открытое солнце страшно выйти. И так до захода светила. Не живешь — мучаешься. Ждешь не дождешься, когда солнце исчезнет. Вечером и прохлада, и ветерок невесть откуда берется. Не Рижское взморье, конечно, но вполне сносно. Воды вот опять нет, стройка задыхается от маловодья. Все глаза — на водовод. Каждый день люди друг у друга спрашивают: «Ну, как там дела? Тянут? Строят? Сколько еще до сбойки осталось?» А уж если кто-нибудь с водовода в Солнечный приезжал, проходу не давали, окружали, будто Льва Яшина болельщики. Самые популярные личности! Ничего не попишешь.
Строительство водовода было объявлено ударным. Все внимание к нему. Ненаевское СМУ шло с опережением графика, но Базанов знал: люди работают на последнем пределе сил, каждый метр траншеи стоит неимоверных усилий.
…Глеб и Сергей Ненаев ехали по трассе, уходящей от станции Дустлик. Собственно, трассы уже видно не было, ее засыпали. О водоводе рассказывала дорога, проложенная параллельно трассе. По бетонке шли МАЗы с прицепами, на которых лежали трубы. Движение было довольно интенсивным. «Газику» приходилось лавировать. Он напоминал шустрого барбоса, попавшего в стадо быков.
Ненаев объяснял на ходу:
— Трубы — главное. Только и слышишь: «Трубы кончаются! Давай трубы!» Вырыть траншею — четверть дела. Промедлили малость, трубу в нее не кинули — стенки осыпаются, копай снова! Или ветер песочек понес, подлый здесь ветер. Там, где зарыто плохо, — разроет, где открытое место — обязательно занесет. Добавляет нам работенки!
Дорога кончилась. «Газик» миновал вагончики отряда строителей, потом их работающую технику — бульдозеры и грейдеры, утюжившие пески, — вильнул вправо, уже на бездорожье, и Базанов сразу увидел траншею. Еще не зарытая, она стрелой уходила на юг. На фоне белесого, выцветшего неба, раскаленного добела солнца и песка, залитого этим солнцем, — вспыхивали огоньки сварки. А еще дальше, впереди, грохотал канавокопатель. И почти не видно было людей. Попрятались они, что ли?
Как только «газик» остановился, плотное душное облако охватило его. Глеб вылез из машины и привычно определил: градусов под пятьдесят — никак не меньше. К ним подошли прораб и бригадир. Доложили Ненаеву, как положено. И сразу о нуждах — о сегодняшних, завтрашних. А о жаре — скромно, с извинительными интонациями: трудно, жара мешает работать. Особенно достается сварщикам.