— Кого ищешь, того и найдешь, Шемякин! — перебил его Сладков. — Не все, как у твоей мамы дети.
— Вы на людей клевещете! — подал голос возмущенный Феликс Глонти. Таким Глеб видел его впервые.
— А виноград и дыни ты что — на зарплату покупал?! — крикнул Яковлев.
Базанов установил тишину, кивнул Шемякину: продолжайте. Но Шемякина уже заносило. Он не понимал, что с ним происходит. Злость душила его, он чувствовал — заносит его круто, он зря выбалтывается и открывается зря, но уже не мог сдержать себя.
— Да! — крикнул он. — На зарплату я брал дыни и виноград! И запчасти! — он проникался все большей неприязнью к этим чистоплюям, которые не понимают его, а взялись судить по своим законам, не принимаемым всеми теми, с кем он успел познакомиться в Москве, Ташкенте и других городах, кого искал и находил, с кем сводили его нужные люди — в конторах, в ресторанах, на каких-то квартирах. Да, образования у него не было, но опыт — дай бог каждому! Это другие думают — вырос благодаря Богину, он-то знает, что только благодаря себе самому, потому что он отучил себя произносить слово «нет», будто его и не существовало в русском языке, и Богин никогда не слышал его, с тех пор как Матвей Васильевич начал распоряжаться материально-техническим снабжением. «Снимайте, уничтожайте, — мелькала мстительная навязчивая мысль, — посмотрим, как вы без Шемякина, затрет в ста местах сразу…»
— Так как же вы зимой за виноград расплачивались? О винограде я фигурально выражаюсь, конечно. Послушать хотелось бы.
Шемякин не увидел, кто задал этот вопрос, но он сразу отрезвел: вопрос кинул его с небес на землю, вернул к действительности.
— Я скажу, — Шемякин даже поклонился от нахлынувшего на него смирения. — Я буду честен, товарищи. Для покрытия надобностей стройки у меня было только две возможности, только две — это фиктивные наряды.
— Кто? — крикнул Богин. — Кто помогал?
— Через СМУ я проводил, через СМУ… промплощадки, где я начальником был, — залепетал Матвей Васильевич.
— Хватит, Шемякин! — крикнул Богин. — Стыдно слушать! — Взяв себя в руки, сразу успокоившись, он встал, начал говорить в обычной своей неторопливой и назидательной манере: — Наша стройка трудная, товарищи. Не зря нам государство повышенные коэффициенты платит. С пустыней шутить нельзя, пустыня человека проверяет! И не только мужество и трудолюбие, честность — в первую очередь. Наш работник Шемякин Матвей Васильевич эту проверку пустыней не выдержал.
— Не для себя старался, Степан Иванович! — крикнул с места Шемякин.
Богин не услышал его реплики и бровью не повел, продолжая говорить:
— И нас подвел. Мы ему доверяли, а он подвел, не оправдал доверия. Пусть и не для себя, для стройки старался, но стройку нашу пачкал. Да, да, пачкал, товарищ Шемякин! — повысил он голос. — Нам сообща отмывать ее придется.
Хорошо говорил начальник строительства — горячо, убедительно, решительно отмежевывался от Шемякина и от всего, что тот сделал, от его стиля и методов. Богин гневно осуждал своего подручного, а закончил выступление тем, что таким людям, как Шемякин, не место в Солнечном.
«Перегибаешь, товарищ начальник. Торопишься. Как всегда, с плеча рубишь, — подумал Глеб. — А если он попросится в рядовые? Нужно ли выгонять его со стройки, где все его знают и у всех он будет на виду?»
Но оскорбленный Шемякин не пожелал в рядовые, не просил оставить его на стройке в любой должности.
Заключая вопрос повестки дня, Базанов мало говорил о Шемякине. Он говорил о моральном климате в коллективе, о взаимоотношениях людей, о проблеме руководства, исключающего появление и расцвет Шемякиных и им подобных. И все поняли: секретарь парткома целится в Богина, обращается к нему, призывая сделать выводы из случившегося, предупреждает. И Богин, конечно, это понял. Все члены парткома единогласно проголосовали за предложение Базанова: вынести Шемякину выговор, провести финансовую ревизию его деятельности и в случае нарушений поставить вопрос перед руководством о невозможности его пребывания на посту начальника отдела.
Бухгалтерская ревизия не обнаружила ничего серьезного, хотя и установила факты нарушения различных инструкций и неправомочность ряда сделок, произведенных Шемякиным. На него был сделан начет. Матвею Васильевичу предстояло выплатить около трехсот рублей. Партийное собрание коммунистов управления строительства утвердило решение парткома. Шемякину предложили несколько скромных должностей. Он сдал, утратил сановную осанку, хотя духом и не пал, держался на людях бодро, говорил, что уезжает в областной центр, где ему устроиться теперь на работу — не проблема (вот она, реальная польза его трудовой деятельности не для стройки, а для себя). И, снявшись с учета, даже пришел в партком попрощаться. Пожал руку Надежде Витальевне, Базанову, сказал вкрадчиво: